Наталия Полянская - Нормандская лазурь

– Ты, Шульц, просто гений рекогносцировки [11], – без запинки выговорил Женька, когда поднимались в номера.

Ольга пожала плечами:

– Затем вы меня и позвали.

– Не передергивай, – сказал Никита недовольно. – Мы тебя позвали, потому что ты наш друг и мы хотели поехать с тобой... Решим так: сейчас отдыхаем, а если дождь закончится или хотя бы поутихнет, пойдем искать дом.

– Зонтиков нет, – пожаловалась Ольга. – Или дождевиков.

– У меня хорошая куртка с капюшоном, я могу сходить, поискать магазин в городе, – вызвался Женька.

– Ну, пока ты никуда не пойдешь. Дождь так и лупит. – Никита открыл дверь их с Ильясовым номера. – Похоже, на сегодня мы здесь застряли.

Он оказался прав. Дождь, полдня подкрадывавшийся к побережью, разгулялся в полную силу. Из окна своего номера Ольга видела, как несутся по мостовой потоки воды. Капли громко, с металлическим звуком стучали по балкону и оконным стеклам. Да, в такую погодку искать какой-то дом со зверем – просто издевательство над организмом...

– Ничего с этими сокровищами не случится, – сказала Ольга сама себе, – столько лет ждали и еще немного подождут.

Она повалялась пару часов на кровати, читая захваченную с собой книжку, а потом постучался Малиновский и предложил спуститься в бар и пропустить по стаканчику.

– А Женька? – осведомилась Ольга, наскоро причесываясь перед зеркалом. Как обычно во влажном климате, почти блондинистые волосы пушились, завивались трогательными колечками и доставляли всяческие неприятности.

– Спит, – усмехнулся Никита. – Он же всю предыдущую ночь переводил.

Барная стойка была расписана роскошными маками, эти же цветы украшали и стены в ресторане. Никита и Ольга уселись в уголке, чтобы разговаривать без помех. Народу оказалось немного, в полутьме таинственно мерцали огоньки у бара. Официант принес меню, затем – «мохито» для Ольги и виски для Никиты.

– Все равно никуда уже не поедем, – сказал Малиновский, обнимая ладонями толстодонный стакан. – Можно напиться в хлам и буянить.

– Зачем буянить?

– Мы же русские туристы, – объяснил Никита, нюхая виски и отпивая первый глоток. – Мы должны буянить, танцевать на барных стойках и бить бокалы. Класть полотенца на все шезлонги. Купаться пьяными в бассейне. Так о нас думает вся Европа.

– Не преувеличивай. В Европу уже давно ездят и приличные люди. А шезлонги на курортах захватывают немцы, я сама обалдела, когда в Египте была.

– Не добили мы их в сорок пятом, ох, не добили! – задумчиво протянул Никита.

– Слушай, Ник, я думала... А в тех бумажках, что были в чемоданчике, не может содержаться ключ к разгадке?

– Это же не компьютерная игрушка. Женька покопался и мне показал. Там фотографии того времени из разных мест, высадка, после высадки, госпитали, лагеря, военная техника... И списки всем известных фактов, как по учебнику. Если там и запрятан ключ, то далеко. Ильясов убьется все это читать. Видишь, сколько он с письмом провозился.

– Тогда будем искать домик, – покладисто сказала Ольга.

«Мохито» был хороший, мята в нем свежая, и от алкоголя – а может, от погоды и усталости, – немного кружилась голова. Ольга устроилась в удобном кресле и подавила желание забраться в него с ногами. Ресторан все-таки.

– Никит, ты сказал, что вы меня позвали, потому что хотели, чтобы я ехала с вами. Это ведь Женька предложил?

– С чего ты взяла?

– Он мне так сказал.

– Это я предложил тебя позвать.

Ольга поставила стакан с уполовиненным «мохито» на стол.

– Зачем?

– А ты не догадываешься?

За что она всегда уважала Никиту – так за то, что во время важных разговоров он не отводил взгляд. Смотрел не отрываясь, и от этого становилось немного неуютно и страшно, и вместе с тем – здорово. Когда так глядят, не врут. Впрочем, Малиновский вообще редко врал.

– Я могу себе многое напридумывать. Лучше ты объясни.

– Потому что я хотел, чтобы ты поехала. Оль, мне кажется, пора заканчивать эту историю.

Ольга сглотнула:

– Какую историю? Мне собирать вещички и убираться?

– Да что ж ты чушь порешь? – сказал Никита устало. – Я имею в виду – все эти звонки по праздникам, «здравствуй, как у тебя дела», «спасибо, хорошо». Это я могу бывшим однокурсникам так звонить, но ты-то не бывшая однокурсница.

– Это верно, – согласилась Ольга. – Я еще хуже. Я бывшая одноклассница.

У нее замерзли руки – наверное, оттого, что держала стакан со льдом, – и Ольга сунула ладони под мышки.

– Оль, я не о том. Мы тогда с тобой поссорились, но это же давно было. Мне надоело, что мы... даже не разговариваем толком. Вот с этим я и предлагаю завязать. Мир? – Он протянул через стол руку. Ольга, поколебавшись, пожала Никитину ладонь.

– Мир.

Что бы это ни значило.

– Отлично, – повеселел Малиновский, – а теперь давай еще расскажи, как ты жила без меня эти восемь лет.

В номер Ольга вернулась поздно, нетрезвая, дезориентированная и в одиночестве. Никита без слов ушел к себе, и оставалось только гадать – что именно значило это примирение и что теперь будет. Ольга умылась, забралась под одеяло и долго лежала без сна, ожидая, раздастся или нет стук в дверь.

Женщины горазды сочинять о мужчинах то, что сами мужчины никогда в виду не имеют. Никита всего лишь помирился. Они же старые друзья, мушкетеры – д’Артаньян, Атос и Арамис, и все вместе они Портос. Это главное, а больше и нет ничего. Давняя ошибка исправлена, мир восстановлен, и теперь можно спокойно беседовать о делах житейских.

«Как ты жила без меня эти восемь лет?»

Да никак, хотелось тогда сказать Ольге. Никак я без тебя не могла жить, идиот. Сначала совсем не могла, потом стало легче – и все равно, если случалось со мной что-то хорошее, то хотелось побежать и рассказать тебе, а если плохое – побежать, чтобы ты меня пожалел. Я складывала это все в копилку и каждый раз думала: вот это нужно не забыть рассказать Никите, и это... Мелочи забывались, теперь и не упомнишь все, что в копилке лежит. В последние пару лет о ней думалось все реже. Несмотря на звонки в день рождения. Несмотря на то, что, когда ты в первый раз позвонил после долгого перерыва, у меня руки тряслись, хотя ты всего лишь поздравил и спросил, как я живу. Потом я сидела на кухне и мне очень хотелось курить – как никогда раньше.

И теперь – что мне про тебя думать теперь? Ты помирился, ты улыбнулся, ты спросил, как я жила. Вчера ты спал, уткнувшись в меня носом, и это было самое правильное, что случалось со мною за эти восемь лет. Еще несколько дней, и мы вернемся в Москву, там распрощаемся и станем чаще пить кофе, что ли? Это все, Малиновский? Кофе мы станем пить не раз в полгода, а, скажем, раз в квартал, и тебе об этом будет напоминать секретарша? «Никита Львович, у вас на следующую неделю запланирована встреча с Ольгой Шульц». – «Да-да, Машенька, спасибо, что напомнили, я вечно забываю...»