Григорий Федосеев - Злой дух Ямбуя

Километров через пять идущий впереди Кучум вдруг заволновался и потянул меня влево, на верх отрога. Вначале я пытался сопротивляться, но кобель проявил упорство, и, оказавшись наверху, я услышал детский плач. Трудно было поверить, что тут, в глуши необетованной земли, живут люди. Да и не было признаков их пребывания.

Мы не шли, а бежали с Кучумом. На поляне, у затухшего костра, стояли четыре оленя, отбиваясь ногами от мошки. А рядом, под старой лиственницей, лежал эвенкийский скарб: потки с продуктами и вещами, свернутые в трубку берестяные полотнища от чума, седла. Из груды вещей доносился неистовый крик ребенка.

Я бросился к малышу, откинул брезент, извлек крикуна. Но их оказалось двое. Достал и того. Симпатичные близнецы-мальчуганы! Оба плосколицые, узкоглазые. Орут изо всех сил, брыкаются, а я не знаю, что делать.

Кажется, не бывает более нелепого положения, чем то, в какое попал я. Брожу с ними по поляне, баюкаю, и они умолкают, даже улыбаются. Но стоило мне остановиться, как малыши начинали дружно орать.

Наконец-то в дальнем углу поляны появилась женщина верхом на учаге, с вьючным оленем в поводу.

Хутама, так звали ту женщину, оказалась пастушкой из колхоза "Ударник", чье стадо кочевало по южным отрогам Станового. Она пробиралась в Альгому, через труднопроходимые горы, без примет, по рассказам стариков, чтобы показать матери своих малышей.

Узнав от меня, что я оставил товарища в горах, Хутама, напившись чаю, пригнала оленей, оседлала их и, расспросив, где я оставил товарища, отправилась за ним.

Караван вернулся по темну. Хутама привезла Трофима на своем учаге.

Заночь она сшила Трофиму олочи, а мне дала "насовсем" свои штаны. И мы с ее маленьким караваном спустились по реке Утук до слияния с Иваком и там встретили своих.

О Хутаме мы больше ничего не слышали.

Это я вспоминал, пока Лангара пила чай. Но вот она убрала посуду, закурила, передала трубку Карарбаху и стала рассказывать. Она говорила долго, однотонно, будто во всей этой истории, что случилась с Хутамой и ее матерью, ничего трагического не было.

В тот день, когда мы распрощались с пастухами по пути к Ямбую, они встретили двух альгоминских эвенков, пробиравшихся в горы к своему стаду. Все. ночевали у добычи Карарбаха. Встреча с людьми здесь редкость. И уж так положено в тайге с древних времен - при встрече обмениваться новостями. Для такого случая у каждого эвенка непременно найдется что рассказать. Как ни однообразна здесь жизнь, в ней не бывает дней, похожих один на другой. Какая-нибудь новость для соседа или гостя найдется. Вот почему кочевники всегда рады гостю, особенно дальнему.

За кружкой чая, у жаркого костра, Лангара рассказала альгоминцам о нашей встрече, о гибели на Ямбуе двух участников экспедиции. Это была большая новость для гостей. Но те неожиданно для всех ответили тоже потрясающим известием.

Как оказалось, Хутама после нашей встречи на Становом добралась до родного стойбища Альгомы, но матери не нашла - она переселилась к Ямбую. Туда и направилась Хутама. Чум старушки стоял ниже нашего теперешнего табора, на устье ручейка, вытекающего из ближайшего болота.

Можно представить, сколько было радости у этих женщин при встрече! Но она оказалась короткой.

На третий день утром Хутама спустилась к ручью с чайником за водою. Близнецы еще спали в чуме. Мать у костра чистила рыбу для завтрака. День был теплый, осенний. В воздухе висел комариный гул. Ничто не предвещало опасности.

Возвращаясь от ручья, Хутама увидела внезапно появившегося сзади матери медведя. Она не успела крикнуть, как зверь ударом лапы сбил старушку на землю и навалился на нее. Хутама бросилась к чуму, схватила бердану. Но сгоряча только ранила зверя, и он исчез с глаз....

Большое горе постигло эту мужественную женщину. Надо же было пройти тяжелый путь через Становой, да еще с близнецами, чтобы стать свидетелем гибели матери.

На другой день Хутама с племянником сделали корыто из плах, уложили в него старушку и незакрытым установили на высоких пнях. По обычаям эвенков, нельзя нарушать тишину, окружающую покойника, нельзя ему напоминать о земных делах: рубить дрова, разжигать костер, варить пищу, и Хутама с парнишкой свернули табор, ушли с оленями на озеро. Там они наткнулись на множество медвежьих следов. Тогда и созрела у Хутамы мысль - сделать медвежью ловушку в ельнике, ту самую ловушку, в которую попал я, отомстить зверю за смерть матери. Когда ловушка была готова, случилась новая беда - парень рассек топором ногу.

Хутама из суеверия решила, что возле Ямбуя худое место. Она не стала настораживать ловушку, собрала оленей и вместе с племянником ушла через Становой на южные склоны гор, к своей семье.

Закончив рассказ, Лангара продолжала сидеть, высоко подняв согнутые колени, прикрытые ситцевой юбкой. Старческими печальными глазами смотрела она, как в огне дотлевали лиственничные головешки.

Род эвенков с древнейших времен славился мужественными женщинами, бесстрашными, умевшими преодолевать нечеловеческие трудности. Нищие кочевники в прошлом, они не знали теплых стен дома. Их руки никогда не вскапывали землю, вечно в пути, в поисках пищи они жили случайной добычей, в постоянной борьбе с пургою и стужей.

Все разбрелись по палаткам. Луна, огромная, круглая, уходила за лохматый лесной горизонт, и на скалистой вершине Ямбуя потухал ее холодный фосфорический свет. Влажные туманы лежали на болотах. Карарбах и Лангара продолжали пить чай, сидя перед тлеющим камельком.

Я бесшумно пробираюсь в палатку, чтобы не разбудить Павла. На ощупь нахожу журнал радиограмм, возвращаюсь к костру и пишу;

"Срочно Плоткину. Отставить переброску парашютистов. Выяснилось, что в районе Ямбуя много лет свирепствовал медведь-людоед. Он растерзал наших геодезистов и трех эвенков. Вчера этот медведь был убит. Таким образом, причины гибели людей устранены. Сегодня Цыбин приступит наблюдениям пункта Ямбуй. Я задержусь, пока не найдем Быкова".

Подкладываю в огонь остатки дров. Лангара и Карарбах, прикрывшись одеяльцем, спокойно спят, как спят люди, исполнившие свой трудный долг.

Ну как не проникнуться уважением к этим старым пастухам-кочевникам! Что заставило их два дня "маять ноги оленям" и самим мучиться? Эти люди чужую опасность считают своею, и не ради награды они вернулись к нам, а ради долга, человеческого долга.

Где-то за сумрачными грядами гор в бездонье пробуждается утро. Еще не стукнул дятел. Еще рассвет не распахнул свои сонные ресницы. В предрассветной мгле земля кажется плоской, уставшей. На южном горизонте лежат без движения плотные облака. Изредка доносится гул камнепада. От этого тяжелого звука жутко на душе.