Григорий Федосеев - Злой дух Ямбуя

Старик не понимает меня, но догадывается, что я затеваю что-то безрассудное.

Подтверждаю еще и еще свои слова более убедительными жестами. У Карарбаха поднимается кожа на лбу, взгляд становится строгим, неуступчивым. Он снова изо всех сил пытается тащить за собою непонятливого лючи.

Уговариваю Карарбаха идти на табор. Но старик садится на землю, не хочет оставлять меня одного, убеждает, что оставаться в котловине на ночь, даже вдвоем, равносильно смерти. Эта настойчивость трогательна. Однако я непреклонен в своем решении и не хочу думать о том, что ждет меня.

Может, ночью повезет и я встречусь с людоедом, постараюсь рассчитаться с ним.

Хочу перехитрить старика, отослать его с запиской. И тут обнаруживаю, что забыл на Ямбуе записную книжку. На чем же писать, когда нет бумаги? Иначе не отправить старика. И надо торопиться: не ровен час, людоед может захватить нас врасплох.

Случайно взгляд падает на руку старика. Смачиваю слюной его ладонь, пишу химическим карандашом:

"Цыбину. Найден труп Елизара. Остаюсь караулить его. Приходите утром с рабочими похоронить погибших".

Говорю старику, что это очень важное сообщение и что его надо как можно скорее доставить на табор.

Карарбах неохотно сдается. Отрываю от штанины лоскут, бинтую им исписанную ладонь, но так, чтобы при необходимости можно было свободно владеть ружьем.

Старик окидывает тревожным взглядом местность и тащит меня к нижнему краю котловины.

- Тут... тут, - говорит он, приседая.

Дескать, здесь садиться надо, и объясняет, что ночью течение воздуха будет сверху вниз и людоед, придя в котловину, может не догадаться, что его здесь подкарауливает человек. Это был очень дельный совет, и я, чтобы успокоить старика, положил на этом месте телогрейку.

Прежде чем скрыться в зарослях, Карарбах оглянулся. Я помахал ему рукой. И вдруг показалось, что от меня уходит последний человек, что больше мне не суждено увидеть людей.

Загря лежит с поднятой головою, беспрерывно прядает ушами, как говорят эвенки - собаки слышат даже вздохи комара. Поэтому для Загри никогда не бывает тишины в природе: окружающий мир всегда полон шорохов, звуков, но только немногие из них возбуждают в нем любопытство.

Растеклись по синеве тучи. От звезд чуточку посветлело. Обозначилась котловина, и даже просветы в зарослях. Свежая струя воздуха набегает на лицо. Это очень хорошо: ветерок уносит наш запах от котловины к подножью гольца, и появление медведя мы сможем заметить раньше, чем он обнаружит нас.

Невидимая птичка пикнула в чаще и смолкла, точно умерла. Загря, не шевелясь, посмотрел на меня, как бы пытаясь разгадать, какое впечатление произвел на меня этот первый ночной звук. Но вдруг кобель мгновенно вывернул уши влево, туда же скосил глаза, и редкая щетина на его нижней губе задрожала.

Затаив дыхание, слежу за ним. Кто-то рядом наступил на опавший ольховый лист, послышалось еле уловимое дыхание. Руки инстинктивно хватают карабин. Загря и теперь не повернул головы на звук, только сильно скошенные глаза неподвижно застыли на каком-то предмете.

По направлению взгляда собаки появился живой рыжий комочек. Бурундук! Зверек догадался, что обнаружен нами, поднимает крик. Я угрожаю пальцем Загре - лежать! Он как будто успокаивается, но с его морды не сходит напряженность.

А бурундук носится вокруг скрадка, то взберется на стланик, то на пень и писком своим явно выражает протест. Наверное, под нами находится вход в его нору и из-за нас он не может попасть в нее. А уже пора спать, дни-то у него в эту порy полны больших забот.

Загрю раздражает близость бурундука, и хорошо, что тот догадался вовремя исчезнуть, а то бы кобель не посмотрел на мои предупреждения.

Появились желтоглазые совы, настал и их час. Они беззвучно, как тени, носятся над котловиной, кружатся над холмиками, ненадолго исчезают в темноте. Оживает притихший на время мир. На добычу выходят ночные хищники. Они тоже неслышно бродят всюду по закрайкам болот, по перелескам, шныряют по кустарникам. Всю ночь тревожно спят и их жертвы.

В темноте возникают два светлячка. Они проплывают над котловиной, как блуждающие огоньки, и гаснут у ближнего холмика. Справа доносится писк. На болоте вдруг неистово закричал гусь, захлопал предсмертно крыльями и смолк.

Ночная жизнь леса, жизнь болот и перелетных птиц, хищников всегда захватывала меня. Что-нибудь да подсмотришь, откроешь для себя новое, но сейчас все это проходит где-то стороною, не задевая сознания и не отвлекая от напряженного ожидания.

Из-за Станового высунулась лиловая туча и угрожающе нависла над Ямбуем. Справа и слева от нее сомкнутыми рядами ползут хмурые дождевые облака. Их подгоняет сухая гроза. На землю падает холодный ветерок.

В надежде, что тучи пронесутся мимо и будет звездная ночь, я решил устроить скрадок на том месте, где советовал Карарбах. Настроение у меня бодрое, даже воинственное. Может, мы и встретимся.

Наламываю хвои, выстилаю ею место, где предстоит мне провести ночь. Я буду в десяти метрах от тела Елизара, и примерно в пятидесяти метрах от медведицы. С тыльной стороны меня будет защищать от внезапного нападения мощный куст стланика, а чтобы остаться незамеченным со стороны котловины, устраиваю искусственный заслон из хвойных веток, высотою чуть ниже сидящего на земле человека.

Мне не впервые караулить зверя ночью, одному, окруженному таинственным молчанием тайги. Я приобрел навык стрелять в темноте по еле заметному силуэту. Но все это было в другой обстановке, когда ты убежден, что в случае, если тебя обнаружит зверь, он не замедлит исчезнуть. Здесь же наоборот, он постарается напасть. И исход будет зависеть от обстоятельств, которые я не смогу предвидеть.

Пользуясь вечерним светом, запоминаю, что находится в створе холмиков на горизонте - это очень важно знать для ночной стрельбы по зверю.

На стланиках, на болотах еще колышется розоватый отсвет заката и румянятся нижние края толстых туч. В чаще кустарников смолкли последние звуки дня.

Опускаюсь в скрадок. Рядом укладываю Загрю. Над нами смыкаются кроны стлаников. Под их сводом нас трудно заметить, но нам хорошо видны поляна, холмики, край зарослей.

Привязываю Загрю к стволу стланика, надрезаю ременной поводок, как Карарбах в прошлый раз, чтобы при сильном рывке кобель мог разорвать его. Заряжаю карабин, еще четыре патрона остаются в магазинной коробке.

Ночь ложится на плечи, прижимает к земле, и я замираю, точно растворяюсь в загадочных зарослях стланика.

Снова поднимается, гудит в вышине ветер, угоняет тучи. На далеком горизонте лиловый след угасшего заката. Какое-то слабое оживление заметно в кустарниках, будто только сейчас их ночные жители поверили, что не будет дождя, выбрались из своих убежищ. На болотах слышатся распри пролетных птиц, не поделивших места на илистых берегах. Появляются летучие мыши. Их много. Но они быстро рассеиваются в ночном пространстве, и только пара продолжает бесшумно носиться над холмиками.