Григорий Федосеев - Злой дух Ямбуя

Скорее назад! Скорее из зарослей, где все враждебно и где ночью в темноте ты беспомощен, как слепой щенок!

Загря припадает на все четыре ноги, еле поспевает за мною. Вид у него неважный.

Вот и котловина. От холмика бросаются во все стороны вспугнутые нами тени. Видимо, уже по всей округе среди хищников разнеслась весть о медвежьей добыче, и любители поживиться сбежались на ночной пир. Из темных закоулков чащи за нами следят соболи, колонки, слышится злобное фырканье горностая.

Большая ночная птица прошмыгнула низко над котловиной и, исчезая во мраке, бросила протяжно: "Куу-и... Куу-и...".

Стою у тела Елизара. Рядом у ног лежит Загря. Он как будто оглох, потерял чутье. Тяжело дышит и, изредка вытягивая морду, безучастно смотрит в пустое небо,

"Неужели Загря после этого случая будет бояться медведя?" - с горечью подумал я.

Накрываю Елизара телогрейкой, отброшенной рысью. Укладываю Загрю под холмиком. Боже, еще только одиннадцать часов, а я уже поглядываю на восток, жду рассвета. Как нестерпимо медленно тянется время!

Неодолимой тяжестью наваливается сон. Не знаю, как бороться с ним... Одним рывком разрываю рубашку на груди - так, кажется, легче.

Дремлют скалы, мари. За каменными грядами Ямбуя спят люди, бубенцы на шеях оленей, речные перекаты. Все спит, и только я один стою, будто распятый, у холмика.

Незаметно теряю связь с окружающим, опять забываю, зачем я здесь, кого жду. И кто-то добрый незаметно уводит меня в чудесный мир, не знающий тревог...

Из рук выпадает карабин, больно бьет по ноге, и я вырываюсь из пагубного забытья. Сбрасываю телогрейку, разорванную рубашку. Остаюсь полуголым с патронташем на животе. Проходят минуты. Мороз впивается в тело. Пальцы замерзли, не подчиняются мне. Я дышу на них, растираю, пока они не оживают. Сам немного отогреваюсь.

И, как всегда в трудные минуты, вспоминается далекий родной Кавказ, с седыми снежными вершинами, со сторожевыми пиками, с тенью чинар, с костром под ними, с пасущимися конями на душистой поляне и с луною, холмы, что виднелись за станицей, таинственные дебри лесов... Эти грезы детства ушли со мною в жизнь светлыми; я храню их, как бы проверяя временами: о чем мечтал еще веснушчатым мальчишкой у околицы и чего добился в пятьдесят...

Вскакивает встревоженный Загря. И вдруг взгляд задерживается на светлой полоске под темным сводом стланика, метрах в двадцати от меня. Пытаюсь вспомнить, была ли она раньше? Отвожу взгляд влево и снова подвожу его к пятну. Нет, не была!

Прикладываю ложе к плечу.

Но не успеваю выстрелить - пятно исчезает.

Вижу, правее, в том же провале, снова появляется пятно, но больше и яснее. Это, кажется, белая манишка на груди людоеда.

Чувствую, как в меня впиваются звериные глаза, и будто полчища муравьев бегут по спине вверх и вниз... Пятно приземлилось, сузилось, зверь как будто готовится к прыжку.

Выстрел моргнул ярким светом. Я увидел зверя. В следующее мгновенье он метнулся к закрайку, упал и остался на еле заметном ягеле темным бугром.

Струдом переставляя ноги, неслышно подошел к нему. Зажег спичку... У ног лежала убитая росомаха.

Ноги подламываются, не могут удерживать тяжесть тела. Опускаюсь на землю, приятная слабость растекается по всему телу. Нащупываю руками Загрю, прижимаю к себе. И вдруг в полудремоту врывается вой: "Ую-ю!.."

Вскакиваю.

Это ветер. С жутким посвистом он налетает на стланик, расползается по склонам гольца, уходит на болота. Повалил густой, липкий снег. Будет ли когда-нибудь конец этой ночи! Или так и останутся мрак, холмик и воющий стланик?

У подножья гольца протяжно взревел зверь. Мне почему-то показалось, что в руках у меня не карабин, а палка. С ужасом ощупываю ружье: не начинается ли у меня галлюцинация?

Возникают новые сомнения: а есть ли в карабине патроны?.. С нервной поспешностью отбрасываю затвор и с облегчением убеждаюсь, что все в порядке.

Чертовски обидно, но что поделаешь, если мне сегодня не везет.

До рассвета еще два часа - целая вечность. Вряд ли так долго я смогу бодрствовать. Всю ночь стою на ногах, как за какую-то провинность. И не сойду Ли я с ума от этих безнадежных ожиданий? Разве уйти из котловины, забраться в россыпи, разжечь костер?.. Но и там, у огня, не спасешься от людоеда. Да и нельзя бросить Елизара.

Ударил дятел. Расползся долгожданный звук по зарослям, свалился в равнину.

На востоке горизонт отделился от хмурого ночного неба. Тронулись тени. И как-то сразу, точно по сигналу, на болотах послышался птичий гомон...

Утро. Какое счастье! Даже не верится, что я дождался его, что снова увижу людей, солнце, смогу отогреться у костра.

- Ого-го!.. - перекрывая звуки наступающего утра, сползает с россыпей человеческий голос.

- Ого-го! - отвечаю я и окончательно убеждаюсь в том, что я жив и что уже утро.

Слышу людские голоса. Хочу пойти навстречу товарищам, но не могу сдвинуться с места - ноги не мои. Из чащи с берданой наготове высовывается Карарбах. Я пытаюсь улыбнуться. У старика на морщинистом лице вспыхивает удивление. Он вскидывает ружье на плечо и, вытянув вперед руки, спешит ко мне. Хлопает загрубевшей ладонью по моему плечу и что-то бормочет на своем непонятном мне языке.

За ним появляются Цыбин, Павел, Долбачи. Они разом подходят к Елизару, снимают шапки. И все мы долго стоим молча.

У Павла затуманились глаза, дрогнули подбородок и губы. Он опустился на колени.

- Прости, Елизар, я не думал, что так получится, - прошептал он. Ко мне подошел Цыбин.

- Здесь, видимо, все против нас, - проговорил он. - Было страшно?

- Хорошо бы сейчас костер развести и согреться, потом все расскажу.

Карарбах и Долбачи не стали дожидаться моего рассказа. Им захотелось самим разгадать, что произошло в котловине ночью. Они долго ходили по просветам в кустарниках, рассматривали следы. Потом подошли к убитой росомахе.

Стланиковые дрова разгораются быстро. Лежа у костра, я с наслаждением глотаю горячий, смольный, разбавленный дымком воздух, подставляя огню то грудь, то спину. Я не сопротивляюсь усталости, отдаюсь ей полностью и засыпаю.

Меня будит неожиданный звук, будто гул набатного колокола в широкой степи. Хаотически всплывают, как нечто очень далекое, жуткие отрывки ночи, рев зверя и клыкастая пасть медведя.

Со страхом открываю глаза. Вечнозеленый стланик окружает меня кольцом одиночества. Небо пустое, высокое. Земля кажется чужой, ни звука на ней, ни шороха. Кто-то стоит с ружьем у костра. Знакомый овал спины и латки на одежде.

Кто этот человек и почему днем горит такой большой костер?

Человек подходит ко мне, улыбается, помогает подняться. С трудом встаю, все болит, ноги не повинуются.