неизвестен Автор - Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира

-- Миша, Миша, Володя, Володя. Если все в

порядке, вы вчетвером спускаетесь вниз, скажи

несколько раз: четыре, четыре, четыре,-- и мы

поймем, что все в порядке и вы спускаетесь вниз

все четверо...

Но Гора не отвечала...

Бершов с Туркевичем подошли к двойке в девять вечера, предварительно отозвавшись на голос в ночи. Теплого компота и еды было не так уж много, но был и кислород, и окончание одиночества.

Они стояли не двигаясь, поджидая пришельцев.

Бершов спросил Мысловского, как он себя чувствует, и тот с трудом проговорил: "Нормально". Балыбердин: "Плохо, устал, вымотался". Потом они попили, перехватили "карманного питания" (немного, если честно-- "три инжиринки на двоих--и все",--замечает Балыбердин). Туркевич надел кислородную маску Эдику, Бершов -- Володе.

То, что Мысловский был без кошек, они знали -- его кошки упали в пропасть вместе с рюкзаком, но отсутствие кошек на ногах у Бапыбердина их удивило. Потом они, как и сам Балыбердин, поняли, что Володя прошел мимо кошек, лежавших на его пути с вершины, не случайно--это было следствием усталости. Отсутствие достаточного количества кислорода, считают медики, при длительном пребывании без маски на такой высоте может привести к тому, что человек начинает хуже соображать, забывать, что делал, неправильно оценивает время и расстояние... Альпинисты рассказывали, что скорость работы без кислорода падает раза в два по сравнению с работой при потреблении двух литров газа в минуту, что сильно мерзнут конечности, что от сухого морозного воздуха и усиленной вентиляции горло воспаляется настолько, что становится невыносимо больно проглатывать собственную слюну, как будто глотаешь битое стекло, что садится голос, становясь слабым и хриплым.

Две двойки стояли друг против друга.

Сколько до вершины? -- спросил Бершов.

Часа два-два с половиной,-- сказал Балыбер

дин. Мысловский кивнул -- правильно. Сами они

спускались пять с половиной часов, но понимали,

что Бершов с Туркевичем спрашивают их о другом.

Сможете пока двигаться сами?

Вышла луна. Она заливала светом дикое нагромождение Гималаев, мертвые, промерзшие камни высочайшей из гор и четырех людей у ее вершины, двое из которых должны были сказать хотя бы, что могут сами идти вниз, чтобы двое других пошли вверх.

-- Давайте!--сказал Балыбердин.

62

Он прекрасно понимал то, что понимали Бершов с Туркевичем. Продолжить теперь путь к вершине-- это единственный шанс для второй двойки увидеть ее.

Балыбердин вызвал их на помощь, поставив под сомнение исполнение Сережиной и Мишиной мечты. Теперь он имел возможность помочь ее воплощению в жизнь.

Балыбердин, связавшись с Таммом, сказал, что ребята принесли кислород и накормили их, и спросил, можно ли им идти на вершину.

Нет!--категорически запретил Тамм.

Почему нет?! -- закричал Бершов, выхватив

рацию у Балыбердина.

Сколько у вас кислорода? -- спросил Тамм,

уловив решительность собеседника.

По триста атмосфер на каждого,-- ответил

Бершов.

Тамм замолчал. Это было тяжелое ожидание, хотя длилось оно секунд пять всего, но в эти пять секунд решалась мечта всей их альпинистской жизни.

Сколько до вершины?

Часа два-три.

Хорошо!

Евгений Игоревич, запретивший сначала ночную попытку, потом в необыкновенно сложных условиях быстро сориентировался и не настаивал на самом спокойном для себя, для Эдика и Володи варианте. Он взвесил интересы всех участников драматиче--ского спуска и счел возможным счастье для Бершова и Туркевича.

Я пересказываю Момент коротко и, возможно, с погрешностями. В воспоминаниях участников об этой высокой дискуссии вы узнаете, как это было, с подробностями, но в этой ситуации нам интересны не столько детали, сколько люди в ситуации.

Всякого человека, возглавляющего какое-нибудь большое или даже не очень большое дело, я условно отношу к одному из двух типов. Первый знает, что можно делать, полагая, что все остальное делать нельзя. Это тип тупикового, ограниченного руководства. Он бесперспективен, ибо в основе его лежит испуг, невежество и ограниченный жизненный опыт, который является эталоном. Любой другой путь, кроме известного, опасен, считает такой дядя -- и ошибается. Другой--точно знает, что нельзя, что повредит делу и принесет реальный урон. Все остальное--можно! Нужно! Здесь возможны инициатива, творчество. Такой возглавляющий дело человек должен быть реально информирован, достаточно образован и профессионален...

Тамм, подавив в себе естественное желание защититься, повел себя в ситуации с Бершовым и Туркевичем как человек, которого я классифицировал своим домашним способом по второму типу. К такому типу руководителей я отношу и Овчинникова.

Ситуация сама довольно сложная и дает возможность для толкований и обсуждения. Я помню, как мы беседовали на эту тему с радистом и переводчиком Юрием Кононовым. Он --обладатель бесценных для истории магнитофонных записей переговоров с

вершиной, свидетель всех споров, рождений решений--словом, у него по экспедиции собран очень интересный материал и, главное, достаточно достоверный. Не известно, что происходило в лагерях, никому, кроме самих участников событий, но известно то, что они по рации рассказывали о себе. Другими словами, сама жизнь нам неведома, но образ ее, образ жизни, которую рисовали альпинисты, вполне постижимы. Так вот, Кононов, обладая большим набором магнитных слепков образа жизни альпинистов и выварившись в гуще событий, с улыбкой, обаянием, но совершенно безапелляционно сказал, что Туркевич с Бершовым вдвоем спасли экспедицию от трагедии. Если бы не они, то все закончилось бы очень печально.

Я не владею всеми магнитофонными записями, но, поговорив с участниками событий, имевших, как говорят, место на Горе 4 мая 1982 года, пришел к выводу, что Кононов неточно оценил ситуацию. Дело было бы, возможно, совсем худо, если бы вся четверка Иванова не оказалась в пятом лагере. Тогда помощь первой двойке была бы более проблематичной. Из четвертого, а тем более из третьего лагеря выходить к Балыбердину и Мысловскому было поздновато. Не окажись в пятом лагере Бершова и Туркевича, я уверен, что без тени сомнения на помощь вышли бы Иванов с Ефимовым или любая другая связка. Другое дело, что Иванов с Ефимовым, встретив Балыбердина с Мысловским, вероятно, не пошли бы, как они говорили, ночью на вершину. Не только потому, что уступали в скорости движения по Горе Сереже и Мише (хотя это существенно, потому что Иванов с Ефимовым пришли бы к первой двойке позже и выложились бы больше), но и потому, что Мысловский--давний друг Иванова, с ним он не раз ходил в горы, не раз рисковал, а увидев Эдика в не очень рабочем состоянии, Иванов не рискнул бы его оставить.