Марина Москвина - Небесные тихоходы

Однако большинство чанов над кострами наполнены вегетарианской стряпней. Не зря здесь такие давние ведические традиции в приготовлении и вкушении растительной пищи, которые я как раз была бы не прочь освоить. Но воспроизвести вкус и ароматы индийской кухни в домашних московских условиях почти невозможно. Нужны специальные печи, особая посуда, некоторые пряности продаются только в Индии или только в Китае. Конечно, кари и куркума из магазина «Путь к себе» на что-то намекнут очень тонко, однако полнозвучной симфонии может не получиться.

Одних казанов риса над медленным огнем висело восемь или девять: продолговатый рис в густом кокосовом молоке с кардамоном и корицей, лимонный рис с семенами кориандра, рис вперемешку с картофелем, осыпанный красным перцем и тмином, рис вместе с шариками творога, красный, желтый рис, разноцветный, со шпинатом, с горохом и арахисом, острый рис со щепоткой чабреца…

Мы самым тщательным образом с Лёней опробовали чуть не все, что там клокотало, — по маковке, зернышку, по горошинке, мы вышли пьяными от еды и уже в фойе этого грандиозного театра индийской кухни, пошатываясь, встали перед телекамерами, дав исчерпывающее интервью о детской литературе в России японскому телевидению «Асахи».

А дальше события стали спонтанно развиваться, как по заранее написанному сценарию. К нам деловито приблизились три русские библиотекарши — три Татьяны из Днепропетровска, и сообщили, что заказали машину с шофером и сопровождающим и через полчаса уезжают в Гималаи.

— Как в Гималаи?! — вскричала я.

— Хотите — присоединяйтесь! — радушно сказали Татьяны.

— Конечно, хотим!.. — воскликнула я в неописуемом волнении.

— Тогда идите в свою гостиницу, быстро собирайтесь и ждите нас во дворе. Они заедут за нами, а мы — за вами.

Мы с Лёней вышли на улицу, несколько сбитые с толку от такого резкого поворота судьбы, и сразу наткнулись на бродячих факиров с дудками, барабанами, калебасами и марокасами. На них разноцветные тюрбаны — у одних повязанные небрежно, а у других — ловко скрученные, крепко и ладно сидящие на головах. Они мигом окружили меня, оттеснили от Лёни, запели, заиграли, кто-то пустился в пляс, я и не успела опомниться, как оказалась посреди этой компании с очковой змеей на шее…

— Снимай! Снимай! — кричу я Лёне.

Он схватил фотоаппарат и снял.

Тут наступила тишина. Факиры забрали свою змею и серьезно сказали Лёне:

— Сто рупий.

Лёня говорит:

— Так я и знал.

Отдал им тридцать и всю дорогу меня ругал.

— Ты больше так не делай! — Он мне говорил. — Это же цыгане! Профессиональные гипнотизеры! Не успеешь оглянуться, как останешься без рупии!..

Вернувшись в «Ашок»-1, мы быстро освободили номер, где ночевали всего одну ночь, а заплатили за три, выбежали во двор, стоим и ждем. Ждем-ждем, час ждем, уселись на газон (лавочки в Индии как таковые не предусмотрены. Устал — сядь на корточки, отдохни!), второй час ждем, третий…

Двое красавцев европейцев в индийских белых одеяниях подъехали к отелю на такси и стали выгружать высокие клетки с невиданными мною птицами. Одна — так просто жар-птица из «Конька-Горбунка». Откуда они явились? Где побывали?..

Узнав, что мы собираемся в горы, скучающий швейцар давай нам рассказывать случаи из жизни смельчаков, которые в один прекрасный день тоже, как и мы с Лёней, отправились в Гималаи. Истории поведал он разные, но финал был один.

— И вот на крутом повороте… — он говорил, набивая косячок. — …В горах ведь как? Слева скалы отвесные, справа — бездна! На крутом повороте, — он повторял, горестно качая головой в форменной фуражке, — автобус не удержался и свалился с обрыва.

Или:

— На крутом повороте, — он говорил, с наслаждением втягивая дымок, — грузовик врезался в автобус, и оба они кувырком загремели с откоса.

Или:

— Неожиданно сверху с горы на машину скатился огромный обломок скалы — во-от такой камень, хлоп! И привет. Даже мокрого места не осталось.

По мере рассказов под самокруточку речь у него становилась все лихорадочней, сиянье глаз — нестерпимей, на пятом часу нашего кошмарного ожидания швейцар вдруг ослабел, взмок, привалился к стене и задремал.

Это не в первый раз мы такое уже замечали. Человек начинает с тобой разговор в одном состоянии, спокойно и безмятежно покуривая самокрутку, потом его полегоньку корежит, вот он слишком громко заговорил, замахал у тебя перед носом руками, без всякой видимой причины дико возбудился, физиономия красная, хотя и коричневая, добрался до пика вдохновения!.. И все пошло на спад — до полной отключки.

— Они, наверное, наркотики курят, — предположил Лёня. — Иначе что это с ними творится?

И когда он сто раз пожалел, что поддался на мои уговоры насчет путешествия в Индию, в полной темноте при свете тонкого нежного месяца наконец подъехал старенький микроавтобус — видимо, тоже времен «Ригведы». Оттуда выскочили Татьяны с извинениями, мол, как только тронулись, машина сломалась, что-то с тормозами, чинили-чинили, починили — нет, не знают, по-хорошему бы — отложить отъезд на утро, но шофер такой молодец, сказал: «А! Ладно!..» Так что садитесь поскорей.

Летучие мыши метались перед лобовым стеклом, когда мы поздним вечером выезжали со двора «Ашока». Швейцар с печалью глядел нам вслед и махал рукой. А месяц поплыл за нами и, забегая вперед, скажу — ни на минуту не оставлял нас на протяжении всей этой трудной, слишком уж переполненной приключениями, нескончаемой ночи.

Улицы были пустынны, мы, видимо, ехали окраинами Дели. Зато за городом вовсю кипела жизнью. Дорога запружена повозками, запряженными волами, пешеходами, тележками, нагруженными мешками с зерном, какие-то вселенски одинокие коровы медленно брели рядом с автобусами и грузовиками. По обеим сторонам на много километров тянулись тускло освещенные лавки, которые торговали всем, что человек только мог пожелать: сладости, овощи, хлеб, скобяные изделия, шерсть, шелк, сюртуки, тапочки и пилотки… И через каждые пять шагов — крошечные полутемные харчевни, где обитали колоритные, конечно, типы, по большей части прокопченные старики, склонившиеся над дымящимися тарелками с неизвестным содержимым.

Целостная картина тонула в клубах пара и дыма, в любой лавке что-то жарят-парят, дым стоит коромыслом, но если долго и неотрывно смотреть (а такая возможность как раз представилась — в каждой пробке машина стояла по пол-часа), то там, то тут дым рассеивался, приоткрывая какой-нибудь выдающийся фрагмент с полотен древних мастеров — я не знаю, Джотто или Брейгеля: рука с горстью риса — удивительнейшая из виденных мною в жизни рук, истонченный профиль, почти размытый временем, складки простой одежды — безупречно свежей, несмотря на дорожную пыль и чад, две босые стопы прикорнувшего бродяги, исходившего столько дорог, и вдруг — хлеб из грубой муки и воды, который берут щипцами со сковородки и дожаривают над живым огнем…