Николай Пржевальский - Путешествия к Лобнору и на Тибет

Остановка в горах Цаган-обо. Дойдя до гор Цаган-обо, мы провели здесь четверо суток, по случаю болезни казака Гармаева, который вдруг сильно захворал со всеми признаками тифа. Однако крепкий организм и усиленные приемы хины переломили болезнь, так что Гармаев, хотя полубольной и слабый, мог на пятые сутки кое-как ехать верхом. Проводник Дадай также постоянно жаловался на нездоровье, главной причиной которого было излишнее обжорство мясом; кроме того, наш проводник сильно страдал от паразитов, хотя ежедневно усердно истреблял их в своем одеянии. Не знаю почему, но ни у нас, ни у наших казаков подобных гостей не заводилось, хотя все мы носили до крайности грязное платье, так как мыть его теперь было невозможно. Впрочем, монголы говорят, что человек, не имеющий на себе паразитов, не угоден богу.

Снегу на горах Цаган-обо, несмотря на большую их абсолютную высоту, не было вовсе на южных склонах; на северных скатах тех же гор снег лежал, подобно тому как на Танла, тонким слоем и то лишь в верхнем поясе хребта. Этот последний, противоположно многим другим горам внутренности Северно-Тибетского плато, изобилует скалами, состоящими из красноватого и серого известняка, сильно разрушенного атмосферными влияниями.

Геологическое действие тибетских бурь. Между последними на первом плане в Тибете стоят сильные и постоянные бури, которые, как уже говорилось ранее, во всех пустынях Центральной Азии производят на почву такое же разрушающее и вообще изменяющее действие, какое творит вода в других странах земного шара. В течение веков эти неустанные бури осаждают в замкнутых котловинах громадные лёссовые толщи атмосферной пыли, выдувают обширные площади прежних водяных осадков, переносят с места на место сыпучие пески, разрушают и сглаживают горные хребты. На Северно-Тибетском плато подобная работа ветров еще резче бросается в глаза: здесь все открытые западные склоны гор изборождены выдутыми слоями почвы, так что нередко представляют подобие гигантской лестницы. Затем отсутствие скал, разрушившихся россыпями, и преобладающие мягкие формы гор, рядом с неглубокими между ними долинами – обязаны своим происхождением тем же бурям вместе с зимними морозами и летними дождями. Конечно, все эти причины оказывают разрушающее действие на горы и других частей нашей планеты, но обыкновенно не в такой сильной и постоянной напряженности, как в местностях описываемых.

Охота на медведя. Целые дни проводили мы в горах Цаганобо на охоте за уларами и куку-яманами. Сверх того, мне удалось убить новооткрытого в Тибете медведя (Ursus lagomyiarius). Случилось это таким образом.

Охотясь за уларами в ближайших к нашей стоянке скалах, Ф. Л. Эклон случайно вспугнул с зимней лежки медведя, но стрелять его не мог, так как ходил с дробовиком. На следующее утро мы вчетвером (я, Эклон, Коломейцев и Урусов) отправились на поиски за тем же медведем. На прежнем месте его не оказалось. Тогда мы решили рассыпаться по окрестным горам и искать медведя, того или другого, наудачу. Для себя я выбрал лучший район и полез вверх по россыпи. Подъем был чрезвычайно крутой, так что приходилось отдыхать через каждые 10–20 шагов; холодный ветер и мороз довершали трудности. Местами на скудных лужайках кормились улары, как нарочно подпускавшие к себе очень близко, но теперь на эту мелочь не обращалось внимания; все помыслы устремлены были на отыскание медведя. Однако зверя нигде не оказывалось, несмотря на то, что я лазил во все встречавшиеся по пути пещерки и прилежно осматривал в бинокль дальние скалы. Так прошло часа два или три, пока, наконец, я поднялся на самый гребень гор. Здесь выскочило стадо куку-яманов, в которых я и пустил из своего штуцера две пули; одна из них перебила ногу самке. Та сначала было залегла, затем снова вскочила и отлично взобралась на скалы, лежавшие еще выше. Туда же убежало все стадо, а за ним полез и я. Поднявшись опять сотни на две шагов, я начал осматривать новое открывшееся передо мною ущелье и сразу заметил, шагах в пятистах ниже, вправо от себя, лежавшего под скалой зверя, которого, вследствие его светлой окраски, принял сначала за тибетского волка. Затем в бинокль разглядел, что это был медведь, вылезший с своей зимней лежки в пещере погреться на солнце. Радостно забилось мое сердце при таком открытии. Но вместе с тем явилось и опасение, чтобы зверь не ушел ранее того, как я подойду к нему в меру меткого выстрела. Местность же не позволяла сделать обход; необходимо было спускаться по россыпи на глазах медведя. Так я и сделал. Держа наготове свой штуцер, чтобы стрелять хотя наудачу, если зверь вздумает уходить, я полез книзу по противоположной стороне ущелья. Камни-осыпи с шумом катились при каждом моем шаге; но медведь никем не пуганный и, быть может, никогда еще не видавший человека, продолжал спокойно лежать, изредка только поворачивая голову в мою сторону. Наконец я спустился до того места, откуда мог направиться к зверю незамеченным, пользуясь скалой, стоявшей между мной и медведем. Добравшись до этой скалы, я осторожно выглянул из-за нее и увидел, что медведь лежит на прежнем месте, в расстоянии, однако, еще более двухсот шагов, но ближе подкрасться было невозможно; я решил стрелять отсюда. Положив штуцер на выступ скалы и хорошенько прицелившись, я спустил курок. Грянул выстрел, затем другой – и медведь, убитый наповал, успел лишь немного вдвинуться в свою пещеру; между тем я вложил в штуцер новые патроны и послал еще два выстрела. Затем, видя, что зверь не шевелится, направился к нему все по той же россыпи, по которой при всем нетерпении спешно итти было невозможно; наконец я добрался до пещеры, у входа в которую лежал убитый медведь, оказавшийся великолепным экземпляром. Полюбовавшись зверем, я приступил к обдиранию шкуры, но явился Эклон, ходивший невдалеке, и мы вдвоем живо сняли кожу, не забыли также взять сало, которого, впрочем, оказалось немного; затем с тяжелой ношей стали спускаться вниз опять по россыпям, которыми почти сплошь усеян весь верхний пояс здешних гор. При выходе из них встретили возвращавшегося с пустыми руками солдата Урусова, передали ему свою добычу и втроем вернулись к бивуаку, где, конечно, еще долго рассказывались подробности удачной охоты.

Новый наш путь. От гор Цаган-обо мы свернули влево с нашего прежнего пути и направились далее тайджинерской дорогой. Помимо удобства движения через избранные перевалы, путь этот пролегал на протяжении более 500 верст по новым для нас местностям; сверх того мы раньше попадали в сравнительно теплый Цайдам. Необходимо было спешить, так как наши верблюды слабели с каждым днем, а запасы провизии истощались, за исключением одного мяса, которого можно было добыть охотой сколько угодно.