Николай Пржевальский - Путешествия к Лобнору и на Тибет

Жилищем кочевых хара-тангутов служат черные палатки, [471]такие же как и у тибетцев; разнятся они лишь формой внутреннего очага. Последний у описываемых кочевников имеет вид трехугольного, сверху открытого ящика, перегороженного поперек посредине. В одно из таких отделений насыпается бараний аргал, который затем понемногу перекладывается в соседнее отделение, где горит огонь; зола выгребается снизу в особое отверстие. При этом нужно заметить, что хара-тангуты всегда топят аргалом, несмотря на обилие леса в их стране. Возле палаток иногда устраиваются из аргала или из сухого валежника загоны для баранов.

На стойбищах, вероятно для большей безопасности, хара-тангуты всегда располагаются по нескольку палаток вместе или в близком между собой соседстве. Палатки часто ставятся на косогорах – это, сколько кажется, нравится всем вообще тангутам. При каждой палатке всегда содержится несколько собак огромного роста, отчасти похожих на наших водолазов; эти очень злые собаки охраняют также и стада. Последние составляют единственное богатство хара-тангутов. Из домашнего скота они разводят всего больше яков и баранов (не курдючных); лошадей содержат немного; обыкновенных коров и верблюдов не имеют вовсе. Пастбища в земле описываемых тангутов отличные по горам, но при обилии скота они выедаются дочиста; тем более, что на степных плато, несмотря на богатство травы, часто вовсе нельзя жить по неимению воды, вероятно также и снега зимой. В эту пору года хара-тангуты переносят свои кочевья на дно глубоких ущелий, где, конечно, гораздо теплей. Стада доставляют хара-тангутам их обыденную пищу: мясо, молоко и масло; к этому прибавляется еще джума, [472]добываемая на месте, чай и дзамба, получаемые от китайцев. Последние два продукта, вместе с торговлей вообще, лучше всякой военной силы заставляют хара-тангутов ладить с китайцами и хотя номинально признавать над собой их главенство. Подобно всем вообще тангутам, как равно монголам Куку-нора и Цай-дама, хара-тангуты прячут свои запасы провизии, вероятно также деньги и другие мелкие вещи, в землю, закапывая подобный клад в самых укрытых незаметных местах, всего чаще на тропинках, где утоптанная вновь земля или положенный сверху камень не возбуждают особенного подозрения.

Нрав хара-тангутов вообще угрюмый и разбойничий. Мы никогда не видали у них улыбки или смеха; таковы же и дети, они не резвятся и не играют. Обращаясь друг к другу, всегда говорят «оро», что в переводе означает «товарищ». Мертвецов своих выбрасывают на поле на съедение птицам и зверям; умерших лам сжигают.

Жен описываемые кочевники имеют по одной, иногда монголок, захваченных во время набегов. Оседлые же хара-тангуты и, быть может, кочевые кукунорские, подобно тибетцам, держат одну жену на двух или трех мужей. Эта экономия установлена, как и здесь нам объясняли, в видах того, чтобы меньше платить податей, которыми обложены и женщины. Последние – хозяйки дома, но в то же время и «рабочий скот». Нам случалось неоднократно видеть, как эти женщины с ушатами на плечах отправлялись по утрам за водой в глубокие ущелья и тащили отсюда непосильные ноши далеко в крутую гору.

Язык хара-тангутов, как нам сообщали, значительно разнится от языка тибетцев, о чем уже упоминалось в двенадцатой главе. Религия – буддийская; какого толка – мы не узнали достоверно; виденные нами ламы носили одни красную, другие желтую одежду.

Несмотря на свой разбойничий нрав, хара-тангуты усердные богомольцы. Сплошь и кряду можно видеть здоровых мужчин с четками в руках, бормочущих походя молитвы. Ламы встречаются в каждой палатке; кумирни также нередки, даже в самых диких горах; в эти кумирни отдается часть награбленной добычи в отпущение грехов.

Их шаманы. Рядом с высоким почитанием религиозного культа у описываемых, как и у всех вообще, тангутов в сильной степени развиты суеверие и колдовство. Последним занимаются особые специалисты – шаманы, принадлежащие к сословию лам; по крайней мере они носят дамскую одежду. Эти шаманы, называемые теми же тангутами сакса и монголами сангусва, отличаются от прочих тангутов необыкновенным головным убором, состоящим из огромной кучи волос, ссученных в виде тонких веревок и обвитых поверх головы наподобие чалмы. Волосы эти, частью собственные, в большинстве же приставные, взятые с утопленников, убитых лошадьми и вообще погибших неестественной смертью.

Подобно африканским колдунам, тангутские шаманы в числе прочих своих чудес могут производить дождь, отговаривать снег, град и другие неблагоприятные явления атмосферы. Нашему переводчику случилось однажды в оазисе Гуй-дуй видеть, как подобный шаман отговаривал град. Сначала колдун поставил перед собой с каким-то наговором деревянную чашку воды; затем распустил свои волосы и начал махать ими, продолжая наговаривать воду; далее брызгать водой во все стороны и на себя самого. Когда вся вода была израсходована, шаман повернул чашку вверх дном и стал представлять подобие стрельбы в направлении градовой тучи; причем всякий раз касался дна чашки указательным пальцем правой руки и громко произносил «бух», подражая звуку выстрела. Вся эта процедура занимала с 1/ 4часа времени, в течение которого град, обыкновенно падающий недолго, перестал. Все же присутствующие твердо были убеждены, что это случилось благодаря заклинаниям шамана.

Влияние этих пройдох на тангутов очень велико: шамана везде уважают, подают ему лучший кусок, боятся сказать лишнее слово. Нечего и говорить, что про чудеса их ходит множество рассказов. Так, нас уверяли, что однажды тангут украл у шамана корову, привел ее к себе домой и зарезал; затем мясо было положено в котел. Едва оно стало вариться, как вдруг превратилось в грибы, самую презрительную в глазах тангутов и монголов пищу. Однако, несмотря на такое превращение, вор со своим семейством съел приготовленное кушанье. Тогда тотчас заболели и умерли его жена, дети и, наконец, он сам; отрезанная же голова украденной коровы вернулась к своему хозяину.

Наш караван на вьючных мулах. По возвращении моем из Синина на бивуак близ пикета Шала-хото, два дня (15 и 16 марта) посвящены были переформировке нашего каравана. Все коллекции и кой-какие лишние вещи отправлялись теперь на десяти нанятых верблюдах под присмотром казака Гармаева в Ала-шань, до нашего туда прибытия. С собой мы оставили лишь самое необходимое, да и то с запасом продовольствия набралось 14 вьюков, которые были возложены на вновь купленных мулов. С ними впервые пришлось нам теперь поближе познакомиться.

Мул, составляющий ублюдка от кобылы и осла, служит, как известно, вместо лошади, верховым, вьючным и упряжным животным во всем Китае. Здесь он действительно весьма полезное животное. Но при путешествии в местностях некультурных мул далеко не может заменить верблюда, во-первых, потому, что слабосильнее его, а во-вторых, не способен обойтись без хлебного (горох) корма, хорошей травы и воды. Кроме того, уход за мулами в караване требует гораздо больших хлопот, нежели за верблюдами: при малейшем недосмотре мулы сбивают себе вьюками спины, а ночью на бивуаке, когда верблюды лежат спокойно, мулы нередко дерутся между собой и часто, в особенности при непогоде, отрываются с привязей; необходим, следовательно, постоянный надзор, тогда как усталым в пути людям дорог ночной отдых.