Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Понедельник 3-е. Бенвенист в Ecole Pratique des Hautes Etudes: готский глагол. После этого Бенвенист в College de France: общий и сравнительный синтаксис. Бенвенист говорит так же четко и безукоризненно – и дико то, что в задних рядах сидят клошары и какие-то старухи с вязаньем в руках; как мне объясняют, они просто ходят сюда погреться. Ведь College de France по замыслу предназначен именно для любого человека с улицы. Впрочем, они ведут себя довольно благопристойно и даже иногда делают вид, что слушают, что там говорит этот строгий сухой профессор у доски.

Кино: «Le mystère de Picasso». Пикассо рисует прямо перед киноаппаратом. Его фонтан так могуч, что даже это ему нетрудно.

Вторник 4-е. Бенвенист в Ecole Pratique des Hautes Etudes: среднеиранский. После этого Бенвенист в College de France: проблемы индоевропейской диалектологии.

8-е. Кино: впервые посмотрел «Дорогу» Феллини. Потрясен.

Понедельник 10 декабря. Неприятнейшая новость: Бенвенист заболел.

Пятница 14-е. Вместе с Лешей Жилкиным и другими нашими студентами на репетиции Ива Монтана в театре Etoile.

Из письма от 12 января 1957 года

Миллионы Ив Монтана – подлые истории. В любом случае, он не хуже прочих в этом отношении, например, наших. А во многих отношениях – гораздо лучше. В жизни он очень симпатичен и прост. <���…> Слова, смысл и интонация его песен – почти главное, голос же у него, конечно, не карузовский. Когда он пел для нас, в трех метрах от нас, мы понимали каждое слово, каждое движение, и это впечатление совершенно чудесное.

15-е. Кино: «I married a witch» Рене Клера. Это из его американского периода. Понравилось чрезвычайно.

Понедельник 17-е. Бенвениста все еще нет. Кино: «Il tetto» Витторио де Сика. Похоже на хорошие фильмы этого ряда, которые мы видели в Москве.

21-е . Théâtre de l'Opéra: «Дон Жуан». Ослепительная роскошь интерьера. Блистательная публика в антрактах. Потом русский ресторанчик около Пигаль; посмотрел на эмигрантскую публику.

23-е. Кино: «Le jour se lève» Марселя Карне с Габеном.

Из письма от 23 декабря 1956

Система [образования] ужасно сложная, и понять ее в целом весьма трудно. На это и французы жалуются, а иностранцы – просто без конца. <���…> Что уж и говорить, если существуют специальные институты для согласования всех проводящихся в Париже занятий по тому или иному предмету. Институт языкознания вывесил соответствующую сводную афишу только вчера – впервые в этом году. Я с удовлетворением убедился, что я в курсе почти всего, что они объявили.

24-е. Гросс ведет к своему однопартийцу – коммунисту Берто. У них елка. Семья из шести человек – трое детей и еще тесть. Квартира из трех небольших комнат. «Да, отдельная квартира, – говорит Берто. – Mais c'est un palais pour moi!» (но это для меня дворец). По словам Гросса, Берто – увриерист. Тот открещивается. «Но, конечно, коммунисты среди студентов немногого стоят». Постоянный вопрос ко мне: нравится ли мне во Франции? Явно требуется, чтобы не нравилось. Мне же нравится – по ограниченности кругозора, естественно. Берто набрасывается на Анри Гросса за то, что тот возил меня в Монако и тому подобные места. «Я приеду к вам в гости на юг, – говорит он Гроссу, – сразу же, как только во Франции установится режим народной демократии». А мне: «А ты передай своему другу Метейе, что-де был в гостях у Рыжего («Rouquin») – его папа неплохо его знает!»

Вторник 25 декабря. Выезжаем с семьей Гроссов на машине в Лион. Пересекаем область Beauce – пустынные поля, покрытые изморозью. 110 км/ч. Туман раннего утра. Необычное для французского пейзажа впечатление: пустое пространство кажется бескрайним.

Уже темнеет, когда подъезжаем к знакомой гостинице Normandie в Лионе. Идем гулять к месту слияния Соны и Роны. Мрак. Грохот воды у маленькой плотины, поднимающей уровень Соны. В маленьком ресторанчике self-service сосед читает новости о решениях ЦК КПСС. «Вы, наверно, не представляли себе, что о вас думают где-то в Лионе», – говорит мне мать Анри.

26-е. Утром мы с Анри садимся на поезд, идущий не куда-нибудь, а в Милан. Набито до отказа. Через несколько часов прибываем в Бур-Сен-Морис. Там нас уже ждут с машиной и везут в горы в Sainte-Foy Tarentaise – игрушечную савойскую деревушку, утонувшую в снегах.

27-е. Сент-Фуа. Утром за окном сверкающий снегом склон горы и неповторимый, незабываемый запах снежной свежести. Этот запах наполняет вместе со светом и всю комнату; кажется, что так же пахнут и простыни.

Днем пошли с Анри вверх на Col du Mont – перевал, пограничный с Италией; зимой здесь дороги нет. Не дошли.

28-е. Анри переводит «Двенадцать» Блока. Я даю советы.

30-е. Второй поход на Col du Mont. Не долезли и в этот раз.

Понедельник 31 декабря 1956. Встреча Нового года в зале гостинички в Сент-Фуа. Ужин, танцы. В полночь все друг с другом целуются.

3 января. Новая попытка взять Col du Mont (и нарушить границу). На этот раз пошли на лыжах. До ледяного кулуара на самом перевале не дошли всего метров четыреста, когда на косом склоне у меня под лыжей оторвался пласт снега, покатился вниз и быстро превратился в небольшую лавину. «Хватит», – твердо сказал Анри, хоть ему и очень забавно видеть мою мистическую тягу к границе и к мысли о ее нарушении. (Его любимая забава в Советском Союзе состояла в том, чтобы вынуть перед новыми знакомыми несколько снимков горных пейзажей и как бы невзначай сказать: «Вот моя любимая гора, я на ней часто бываю; и вот на эту тоже люблю подняться, она уже по ту сторону границы». Эффект всегда один и тот же: никто из его слушателей больше не смотрит на альпийские красоты и не обсуждает никаких проблем альпинизма – все потрясены одним: «Как же можно перейти границу?!»)

5-е. Отправляемся с Анри пешком в Валь-д'Изер. Впервые в жизни вижу горнолыжный курорт – с подъемником-кабиной, с подъемниками из сидений, с размеченными трассами спуска: легчайшей (многокилометровой), легкой, средней и самой крутой.

Поднялись в кабине до верха. Потом погуляли немного в сторону Mont Pourri – любимой горы Анри. Сделали еще один пеший переход: Анри захотел показать мне великую плотину Tignes. Действительно прекрасное мощное сооружение; я вспомнил журналы по архитектуре, которыми в моем детстве был заполнен весь дом, – мой отец лишь из-за техномании его эпохи стал инженером, а не архитектором.

6-е. Сент-Фуа. Утром немножко позаписывал patois (местный говор) у хозяина гостинички Франсиса Рекордона. К вечеру хозяева везут меня вниз в долину на парижский поезд. Прошел дождь со снегом, и горная дорога полностью покрыта коркой льда. Каждый поворот серпантина – испытание водительского мастерства и нервов. Приходится останавливаться у придорожных ресторанчиков и расслабляться за рюмочкой перно. Это, так сказать, национальный напиток южной Франции. Угощают и меня. Неосторожно отхлебываю полный глоток – и наступает клинч: проглотить этот чудовищный аптечный концентрат из капель датского короля нет никакой возможности. Горло схватывают спазмы, из глаз текут слезы, а хозяева с живейшим интересом, как на петушиных боях, смотрят, что будет дальше. Проглотить, конечно, пришлось, но больше уже не соглашался на это их национальное угощение никогда.