Генри Торо - Инспектор ливней и снежных бурь

* Карандашом между строчками сделана следующая запись: Солдат – это деградировавший герой, так же как священник – деградировавший святой: и солдат и священник находятся в том же отношении друг к другу, каж герой и святой. Добродетель одного – храбрость, храбость другого – добродетель. Люди все еще отдают солдату те почести, которых удостаиваются только герои. Они рады воздать ему должное. Его украшают золотом и серебром и всеми цветами радуги, наделяют внешним великолепием; музыка играет только для него, и его жизнь – сплошной праздник. – Примеч. амер. изд.

Мужественный человек – единственный покровитель музыки. Он считает ее своим родным языком, более сладостным и выразительным, чем слова; речь в сравнении с ней – явление недавнее и преходящее. Музыка – его голос. Его язык обладает, должно быть, той же величественностью движения и ритма, которую философия приписывает небесным телам. Равномерная смена его мыслей образует темп в музыке. Вселенная становится в строй и шагает в такт с ней, а раньше люди шли поодиночке и не в ногу. Так появляются поэзия и песня. Когда Мужество испытало страх и отправилось на войну, оно захватило с собой и музыку. Душа радовалась, услышав собственное эхо. На согласии и гармонии всегда настаивает особенно солдат. Да, только дружба, которая существует на войне, делает ее столь благородной и героической. Именно неосознанное чувство возвышенной дружбы, испытываемое к чистейшей душе, какую когда-либо видел мир, дало Европе эпоху крестовых походов.

Время рыцарских турниров прошло, и ныне ни один герольд не созывает нас на турнир любви.

Мужественный воин должен чувствовать гармонию, даже если он не слышит мелодии. Для этого не страшна никакая жертва. На чем только он не играет: на волынке, гонге, трубе, барабане – примитивных инструментах из Центральной Африки или Индии – или же на духовых европейских. С тех самых пор, как стены Иерихона пали от звуков труб8, военное дело и музыка всегда шли рука об руку. Если солдат идет на штурм города, о его приближении должны извещать барабаны и трубы, которым надлежит отождествить его цель с целью согласной с ним Вселенной. Все леса и стены отражают эхо его собственного духа, и тогда неприятель сдается без боя. Он больше не одиночка, он связан бесчисленными узами с другими людьми. К нему на перекличку собираются все силы природы.

Все звуки, но больше всего молчание, играют для нас на флейте и бьют в барабаны. Малейший скрип обостряет все наши чувства. Он излучает трепетный свет, похожий на северное сияние, отбрасывая его на окружающее. Как полировка обнажает прожилки в мраморе и фактуре дерева, так и музыка выявляет все героическое, скрытое от наших глаз.

Тонко чувствующая душа улавливает во Вселенной присущий ей постоянный музыкальный такт, совпадающий с ее собственным тактом. Подобно тому как ровный пульс неотделим от здорового тела, здоровье ее зависит от регулярности этого ритма. Во всех звуках душа узнает присущий ей ритм и пытается выразить согласие с помощью соответствующих движений рук и ног. Когда тело шагает в такт с душой, возникает подлинная смелость и неодолимая сила.

Трус хотел бы низвести эту волнующую музыку сфер до вселенского вопля, а эту мелодичную песнь – до гнусавого и жалобного причитания нищего. Он хочет примирить все враждебные влияния, склонив своих соседей к частичному согласию с ним, но музыка его не лучше бренчанья и напоминает постоянное дребезжанье.

Он издает слабый звук бесцветной мелодии, ибо природа сочувствует такой душе тем меньше, чем меньше в ней звучит мелодия радости. Поэтому он и не слышит созвучной ему музыки Вселенной – этот трус, отвергнутый всеми и оставшийся наконец в одиночестве. Человек мужественный, без труб и барабанов, подчиняет себе гармонию благодаря универсальности и благозвучности своей души.

Возьмите металлическую тарелку9, – говорил Колридж, – и насыпьте на нее песку. Если над ней прозвучит мелодичный аккорд, песчинки переместятся, образуя круги и другие геометрические фигуры, причем все они расположатся вокруг некоей относительно спокойной точки. Если же произвести звук дисгармоничный, все песчинки рассеются в беспорядке, не образуя никаких фигур. Не будет там и точек покоя. Мужественный человек – такая вот точка относительно покоя, над которой душа вечно проигрывает мелодичный аккорд.

Музыка – успокаивающее и тонизирующее средство для души. Я прочел следующее: Музыка, этот источник соразмерности и гармонии10, по словам Платона, дана от богов людям не ради услады слуха, но для того, чтобы разладившееся круговращение души, которое у человека, лишенного тонкости и изящества, часто проявляется в виде распущенности и дерзости, восстанавливать и приводить в надлежащий порядок.

Прибегая к помощи духовых и струнных инструментов, человек малодушный пытается сделать вид, что ничего не произошло: он свистит, чтобы придать себе храбрости.

Есть несколько черт мужественности, о которых говорит Плутарх. Например, такая: Гомер знакомит нас с тем, как Аякс, собираясь на поединок с Гектором, просил греков молиться за него богам, и пока они творили молитвы, он надевал доспехи11.

Он приводит и другой случай: Как только кормчий замечает, что поднимается буря, он начинает молиться и вызывает демонов-покровителей, но между тем не забывает править рулем и опускать нижний рей12.

Гесиод советует земледельцу, прежде чем пахать или сеять, молиться земному Юпитеру и божественной Церере, но при этом держать руку на ручке плуга. Arcn gar ontwV tou nican to qarrief. (Истинно, храбрость есть начало победы.) 13

Римляне дали Стойкости прозвище Фортуна, ибо стойкость есть тот философский камень, с помощью которого все дела кончаются удачно. Стойкий человек (латиняне называли его fortis* есть не кто иной, как счастливчик, к которому благосклонен fors**, или vir summae fortis***. Если хотите, каждый корабль может везти Цезаря и его счастье14. Мужественный человек остается дома. Ограничьтесь своим собственным внутренним миром, это будет служить вам непробиваемым щитом. Тот, кто первым сделал медный щит, был отъявленным трусом. Чтобы иметь надежные доспехи, mea virtute me involvo (я заворачиваюсь в свою доблесть).

Свергни меня с высоты, на обломках

Славы буду сидеть, улыбаясь.

Самый смелый подвиг, о котором история большей частью умалчивает – ее занимают лишь банальность совершенного дела и неясность дела совершаемого, – это жизнь великого человека. Идти на подвиги – значит быть смелым на время, как и подобает храбрости, которая прибывает и убывает; при этом душа, подавленная своим поступком, исполняется безразличия и трусости. Подвиг же мужественного человека состоит в ежеминутной завершенности.