Вильям Смит - Очерки на разных высотах

А было так: Олесь остановился выше меня метрах в десяти и кричит: «Страховка готова! Можешь идти!». Но только я двинулся, как услышал очень тревожный голос того же Олеся: «Ребята, внимание! Этот камень вот-вот пойдет вниз, и удержать его я не смогу». Посмотревши вверх, я увидел, как рядом с Олесем кусок скалы, размером в огромный чемодан, начинает медленно двигаться, а Олесь, стоя от него сбоку, пытается как-то его придержать. Мика и я, как зайцы, бросились в рассыпную, не разбирая дороги. В следующее мгновение я уже ничего не вижу, так как упал навзничь и покатился по камням, бессильный что-либо сделать. Потом я повис на веревке, а где-то далеко внизу раздался грохот камнепада, и на ледник, что был ниже нас метров на 300, просыпался дождь камней. Кричу: «Мика, как ты?» — «Я в порядке. А ты?» — «Я тоже». Мика выбирается ко мне — осматриваем друг друга: действительно, мы всерьез не пострадали и отделались всего лишь ушибами и кровоподтеками. Повезло нам безумно — падающая глыба пролетела, не зацепив нас, а только сдернув веревку. Если бы Олесь не подправил слегка траекторию ее падения, то она могла бы перебить веревку или попросту размазать нас по скале. Сверху показывается непривычно бледное лицо Олеся, спускающегося к нам. Он даже заикается от волнения: «Как вы там? Нужна ли помощь?» — «Нет, у нас все в порядке, мы сейчас подойдем к тебе сами». Откуда-то сверху свешивается голова Боба: «Ну, что вы там все застряли? Зачем-то камнепад на горе устроили! Я закрепил веревку, давайте все поскорее поднимайтесь. Вечером со всем разберемся!» Как выяснилось, нам осталось еще часа три-четыре серьезной скальной работы, и вот уж мы на вершине.

Оттуда замечательные виды на могучий Чатын с его устрашающей стеной, на Ушбу, фантастически привлекательную во всех видах, на Шхельду, невысокую, но с зубьями, как в акульей челюсти, ну и заодно — на все прочие вершины Центрального Кавказа, знакомые нам не понаслышке — на большинстве из них мы уже успели побывать.

Палатка уже стоит, фырчит примус, а вот уже и чай нас ждет. Дневное происшествие вспоминается как дурной сон, не более того. Только Олесь время от времени скорбно покачивает головой, видимо, пытаясь в очередной раз убедить себя, что, действительно, он не мог удержать тот злополучный «чемодан». Напрасно я и Мика пытаемся донести до него самую очевидную мысль — если бы он чуть промедлил и не придержал камень, то тот бы пошел прямо вниз, и тогда мы бы не уцелели. Борька же никак не старается его успокоить, а только дразнит по обыкновению: «А что ему, Святому, стоило не допустить всего этого! Он же не один — с ним же вся эта небесная рать, всякие там серафимы и херувимы, да и сам святой Георгий! Они же этот камень запросто могли на место поставить, но, видно, решили нас немного проучить за самонадеянность. Чтоб знали свое место, а то вишь, владыки гор объявились!»

Наутро мы стали спозаранку и вниз через Ушбинский ледопад — Абалаков оказался прав, кошки нам не понадобились, весь путь был хорошо проторен отрядом альпинистов, что прошли его накануне. Обед у нас был на травяной лужайке на немецких ночевках. Как же хорошо сбросить с себя снаряжение и всю теплую одежду, лежать, загорать и смотреть на нашу стену с благодарностью — она могла бы нас наказать, но только погрозила пальчиком и отпустила.

На том для нас и закончился сезон 1959 года. А про следующий, может быть самый душевный, сезон в горах в 1960 году я уже рассказал в начале своего очерка.

Само сочетание звуков в имени и фамилии Борис Горячих заставляет предполагать нечто неординарное в натуре этого человека, что-то выходящее за рамки качеств обыденных людей. Это то самое «благородство, которое обязывает» (во французском оригинале: noblesse oblige). Невозможно представить себе носителя такой фамилии посредственностью, заурядным трусом или прихлебателем. Все это могло бы восприниматься всего лишь как громкие слова, но было достаточно раз-два повстречаться с Борисом, хоть в горах, хоть на байдарке или на лыжах, или просто в дружеской компании, чтобы убедиться в том, что в его лице нам и представлен тот самый редкий случай крутого человека, который способен заразить кого угодно своей искренностью, азартом и темпераментом. Стоило ему где-нибудь появиться, как он становился центром внимания. Трудно сказать, отчего так происходило — ничего особо выдающегося в его внешности не было, да и манерой поведения он вовсе не походил на тех, кто старались быть всегда на первых ролях. Но, пожалуй, среди множества знакомых мне людей я затруднился бы назвать еще кого-нибудь, столь же колоритного и подкупающе привлекательного, как Боб Горячих. Я бы никогда не смог дать строгого определение «харизматичности», но в моем представлении это определение очень подходит именно к Борису. Стоит к этому добавить, что Боб попал к нам, когда наша команда альпинистов в основном уже сложилась, но довольно скоро выяснилось, что с ним мы почти идеально совместимы, и не только в горах, но и в московской жизни. Вот обо всем этом я и хотел бы рассказать дальше.

Для начала вспомню о нескольких эпизодах нашей совместной жизни в горах.

Восьмое марта 1960 г, в горах Западного Кавказа. В тот день наша команда, шестеро альпинистов Спортклуба Академии наук (сокращенно СКАН), руководимая Борисом Горячих, вышла на западную вершину гребня Большого Домбай-Ульгена. Это был пятый день нашего зимнего восхождения — траверса массива Домбая. Настроение у нас отличное. Мы в хорошей форме, что называется — «на подъеме». Еще бы — до нас никто не пытался пройти зимой этот технически сложный маршрут, а мы дерзнули и оказалось, что это вполне в наших силах. Большая часть пути уже позади, осталось не более одного-полутора дней, чтобы дойти по снежно-ледовому гребню до Главной вершины, а там спуск через седло Фишера на ледник и далее вниз по тропе к Домбайской поляне. Нашли на западной вершине тур, извлекли записку тех, кто был здесь до нас, заменили ее своим посланием, в котором не забыли посвятить свое восхождение нашим любимым женщинам (ведь, между прочим, женский праздник никто не отменял!).

Где-то неподалеку от тура должна была быть заброска продуктов, что Боб заложил прошедшим летом… Часа два мы вели ее поиски в снегу, перекидали гору снега, но — Увы!, безрезультатно. Боря очень переживал по этому поводу, пытаясь понять, как такое могло случиться, но это никак не могло повлиять на очевидный факт — продуктов у нас почти не оставалось. Утешало одно — траверс подходил к концу и можно было надеяться, что следующая заброска, уже на Главной вершине Домбая, нас все-таки дождется — авось, дотерпим. Ну, а пока в тот вечер еще есть время получше сделать площадку для палатки, закрепить как следует стойки, разместиться внутри поуютнее и, наконец, попить чайку вприкуску — по куску сахара на брата. Больше съестного у нас не оставалось. Ну и что с того? — завтра утром последний бросок, и мы на Главной!. Но в горах никогда не следует уж очень полагаться на свои ожидания — на самом деле у гор был припасен для нас совсем иной сценарий… Но об этом я расскажу немного позднее, а здесь мне самое время остановиться в своем повествовании, чтобы рассказать, как и почему мы оказались в это время на гребне Домбая и кто такие «мы».