Альберто Васкес-Фигероа - Путешествие на край света: Галапагосы

Вокруг островов всегда водилось много китов, что и привлекало в эти места китобойные суда в прошлом столетии. Получалось что-то вроде бесконечной цепи: человека шел сюда за китами, киты приплывали за планктоном, а планктон привлекали исключительные климатические условия и морские течения.

Архипелаг расположен на своеобразном перекрестке. Одно течение, теплое, движется на юго-запад. Другое течение несет воды в противоположном направлении, очень чистое и теплое, идет с запада вдоль линии экватора, и, наконец, последнее, очень холодное, Великое Течение Гумбольдта, поднимается от берегов Антарктиды, вдоль побережья Чили и Перу. Напротив Перу оно разворачивается на северо-запад, омывает южную часть Галапагосов и растворяется на просторах Тихого океана. На протяжении девяти месяцев это течение Гумбольдта движется с большой скоростью и несет огромное количество воды, так что любой предмет, брошенный в воду на берегах континента, довольно быстро доплывает до архипелага.

Отсюда и возникло предположение каким образом растительный и животный мир появился на островах, несмотря на то, что до континентального берега около тысячи километров, а сами острова вулканического происхождения. На древесных стволах сюда занесло игуан и больших земляных черепах, а семена перенесли птицы в своих зобах и желудках. Морские львы, тюлени и пингвины Фернандина приплыли вместе с этим течением, обладающим невероятной мощью.

Смешиваясь, холодные и теплые воды создали исключительные условия для жизни и размножения морской фауны и в том числе планктона, что привлекает сюда миллионы рыб и китов также. Когда я спросил Гузмана, охотятся ли сейчас в окрестных водах на китов, он пожал плечами и ответил:

— Очень немногие. Сейчас не как прежде. С ними практически покончили. Иногда, когда я ловлю рыбу вдалеке от берега, вижу как проходит то одно, то другое стадо, но выстраивать целую индустрию, чтобы преследовать их не имеет смысла. Раньше, да. Раньше норвежцы серьезно подумывали организовать здесь, на острове Сан-Кристобаль, факторию, но теперь это бесполезно. Скоро вообще китов не останется в море. Они сумасшедшие. Гоняются за ними до полного их уничтожения. Знаете, один раз я прочел, что за год было убито семьдесят тысяч китов.

Настоящее варварство. Человек уничтожает все, до чего дотрагивается… Все уничтожает. Поэтому мне нравится жить здесь, на островах. За исключением китов, остальное сохраняется. Здесь организован заповедник и запрещено убивать любое животное. Мы живем здесь вместе очень хорошо, и нет нужды убивать кого-то.

Нет у нас этого проклятия, что называется охотник, и что в большинстве случаев наносит вред разным тварям, не извлекая из этого никакой пользы… Если бы повсеместно запретили убивать, если бы запретили охоту хотя бы на несколько лет, то мир преобразился бы самым чудесным образом. Во время Второй Мировой войны, когда из-за подводных лодок китобойные суда не выходили в море, киты, получив возможность жить в мире, невероятно размножились. Мне рассказывали, что снова большие стада начали проходить на юг. Эти стада насчитывали много китов, и все они были спокойные и доверчивые, как здесь тюлени и птицы, совсем не боялись человека. Но вот война закончилась, и все началось сначала, и эти норвежцы и японцы принялись уничтожать их. Полностью. Зачем? С одной целью — получить немного жира и изготовить особенное мыло и всякую косметику… Если бы женщины узнали о всей той жестокости и смерти, что творится вокруг кремов, которые они наносят себе на кожу, то, как я думаю, не стали бы покупать их.

— Думаю, что стали бы, — возразил я. — Мужчина, чтобы поесть, а женщина, чтобы стать красивой, готовы покончить со всем миром. Сейчас они уничтожают птенцов полярного гуся, и набивают их пухом пальто, уже покончили с нутриями, тиграми, бизонами и бобрами.

— Настоящее зверье, — подвел итог Гузман.

И некоторое время я думал, что он прав.

Я оставил Гузмана около почтовой бочки, он занялся нашим обедом, состоявшим из красивого меро, пойманного накануне утром, нескольких лангустов, оставшихся со вчерашнего ужина, и птичьих яиц, а сам пошел немного прогуляться по острову. Но прежде он напомнил мне:

— Идите, но внимательно смотрите по сторонам! И не уходите далеко. Здесь, на острове, происходят странные вещи. К тому же, мне не нравится оставаться одному.

И я пошел по узкой, едва различимой тропинке, петлявшей среди кактусов и сухих деревьев. Гузман несколько раз советовал мне, чтобы я ни в коем случае не вздумал подремать и не проходил под деревьями, которые мне неизвестны. Существует предположение, что на некоторых островах растут ядовитые деревья, убивающие всякого, кто заснет в их тени и даже если пройдет рядом.

По-моему, это всего лишь легенда, но легенда, имеющая правдивые корни. Действительно существует некое дерево, но его особенность — это выделяемая им смола, насыщенная сильными кислотами. Если смола попадет на кожу, то в том месте появляется след, как от ожога — водяной пузырек, а если попадет в глаза, то человек может и ослепнуть. Но между этим и смертью целая пропасть.

Я продолжил идти, безо всякого желания подремать под деревьями, и вскоре вышел на обширный луг, по которому свободно скакали одичавшие мулы.

Еще там был бело-черный бык и пара коров, тоже, судя по всему, наслаждавшихся безграничной свободой, что меня совершенно не удивило, поскольку я и раньше знал — на островах, и не только на Флореане, домашние животные, когда-то завезенные сюда человеком, со временем стали дикими.

Эти, на Флореане, могли быть потомками животных, завезенных сюда еще пиратами в семнадцатом веке, для кого остров показался самым подходящим. Или представителями, так называемой, «Республики Свободных Людей», существовавшей в начале девятнадцатого века. На Флореане пираты нашли не только прекрасное убежище, но и хороший климат, пресную воду, изобилие рыбы и множество пещер в горах, где можно было спрятаться в случае неожиданной атаки. Отсюда они следили за проходящими испанскими судами курсом Панама-Перу, откуда они возвращались груженые золотом инков. По слухам, на островах архипелага спрятаны несметные сокровища, особенно на пустынном острове Сан-Сальвадор, где нет пресной воды, где пейзаж выглядит так, словно Господь не заглядывал туда, и потому никто даже не осмеливался пересечь его.

Пираты, посчитав, что Флореана слишком посещаема и многолюдна, предпочли уединенность Сан-Сальвадора и крохотного островка Сан-Бартоломе. Между этими двумя островами располагается залив Сулливан, одна из самых красивых и спокойных якорных стоянок в мире, где вполне могла бы укрыться целая эскадра.