Альберто Васкес-Фигероа - Бора-Бора

Остроконечный гребень, сделанный из кабаньих зубов, слегка коснулся плеча. Старик решительно вскинул небольшой деревянный молоточек, и Тапу Тетуануи, стиснув плотно губы и сжав кулак, приготовился доказать, что он уже стал мужчиной. Ни жестом, ни стоном он не выдаст себя, не покажет, что испытывает боль, которая станет усиливаться с каждым мгновением.

Старый татуировщик убедился, что каждая из игл точно размещена по линиям ранее тщательно нанесенного рисунка, пристально посмотрел в глаза юноши, внутренне усмехнулся и наконец резко ударил по длинной рукоятке из китовой кости. Белые иглы впились в кожу как раз настолько, чтобы не повредить мышцы.

Несмотря на то что юный Тапу Тетуануи готовился к этому с тех самых пор, как себя помнил, он, никогда еще не испытывавший ничего подобного, вздрогнул — его удивило, что боль была настолько сильной. Может, он просто слишком долго ждал?

Боль почти всегда появляется неожиданно, будь-то боль от падения, удара или от укола морского ежа, на которого можно случайно наступить, гуляя по лагуне. Но когда видишь, как падает колотушка, тебе кажется, что она вот-вот расколет твой затылок. И эта резкая, ранее неизведанная боль сводила с ума, из-за нее терялось чувство реальности.

Старик снова посмотрел ему в глаза. Похоже, он заранее знал, что увидит в них, так как тут же убрал гребень, окунул его в сосуд из раковины, наполненный чернилами из масла ореха таири и древесного угля, и провел им по следующей линии рисунка.

Тапу Тетуануи спросил себя: сможет ли он выдержать эту пытку? Но татуировщик не дал ему опомниться. Он начал снова наносить удары, непрерывно окуная гребень в краску с уверенностью человека, проделывающего подобную работу миллионы раз и знающего, что здесь времени терять нельзя.

Наконец он маленьким чистым тампоном вытер капли крови, сочившиеся из едва заметных ранок и смешивающиеся с черной краской, и хрипло пробормотал:

— На сегодня хватит.

— Я могу потерпеть, — возразил Тапу.

— Я знаю, — ответил тот, начиная укладывать инструменты в корзиночку из пальмовых листьев. — Кожа у тебя крепќа, однако мне необходимо знать, зарубцуются ли ранки или воспалятся. Придешь через пять дней.

Юноша с растерянностью посмотрел на темное, едва больше отпечатка большого пальца пятно на плече и попытался настоять на своем, однако старик резко его оборвал.

— Я сказал, хватит, — прорычал он. — Я знаю, что делаю.

В двухстах метрах от хижины татуировщика Тату Тетуануи присел на прибрежный песок и, опершись локтем на колено, вновь посмотрел на следы, оставленные гребнем из кабаньих зубов.

По правде говоря, они не сильно продвинулись: пока это был лишь набросок будущего рисунка. Но когда он будет полностью закончен, люди, лишь взглянув на него, поймут, что Тапу родился на Бора-Бора, что он из клана Тетуануи и что он ни за что на свете не вступит ни в секту ариои, ни в какую другую общину подобного типа.

Тапу будет человеком свободным и независимым и на его плече когда-нибудь появится рисунок, которым украшают себя военачальники, кораблестроители, а возможно, придет день — и он станет главным мореплавателем Великого Океана, о котором будут слагать легенды…

Приближался вечер. Слабый бриз пробегал по прозрачным водам огромной лагуны скалистого острова Раиратеа, очертания которого можно было заметить на расстоянии чуть менее двадцати миль.

Понаблюдав некоторое время за рыбаком, забрасывавшим свою сеть с утеса островка Пити-уу-Таи, он встал и не спеша зашагал по удивительно белому песку пляжа [1] Я решил использовать современные названия местностей, а также знакомую всем терминологию при описании времени и расстояния, чтобы избежать возможных ошибок и разночтений. — Примеч. авт. .

Вскоре он добрался до острого мыса Матира, врезающегося в море и образующего крайнюю южную точку острова. Перейдя узенький, не более ста метров шириной, перешеек, он вышел с подветренной стороны на песчаный, удивительно белый пляж и, как это нередко бывало, удивился невообразимому спокойствию моря, защищенного в том месте от юго-восточных пассатов, дующих на Бора-Бора большую часть года. Тогда западный берег мыса Матира — особенно в последние вечерние часы — превращался в тихую заводь, куда, по преданиям, удалялся бог Таароа, чтобы поразмыслить о своих отношениях с людьми.

Изумрудно-зеленое море становилось неподвижным, и только иногда выпрыгнувшая из воды рыбка нарушала спокойствие его глади. Казалось, что по воде, отделяющей самую ближнюю точку кораллового рифа от острова, можно шагать и шагать, пройдя так не один километр.

Он зашел по пояс в воду и уселся на раскрошившиеся, превратившиеся за столетия в песок кораллы, держа руку на весу так, как ему приказал татуировщик. Затем стал ждать захода солнца, давая, по совету старого, мудрого учителя, достопочтенного Хиро Таваеарии, «сердцу наполниться спокойствием».

Две пироги появились из-за мыса Рофау. Они четко вырисовывались на фоне заходящего солнца, касающегося горизонта и окрашивающего в розовый цвет вечерние облака, направляясь непосредственно в сторону мыса Матира. Хотя восемь гребцов и работали веслами изо всех сил, делали они это абсолютно тихо, не потревожив неосторожным движением безмятежную морскую гладь. Для них будто было важнее не выиграть импровизированную гонку, а сделать так, чтобы в стремительно сгущающихся сумерках никто не смог обнаружить их присутствия.

Дойдя до крайней южной точки острова, они развернулись, и теперь можно было различить голоса и смех, среди которых Тапу распознал зычный голос своего друга Чиме, Гиганта из Фарепити, которого никому не удавалось победить в борьбе или обогнать на лодке.

Когда пироги скрылись за мысом Рофау и снова исчезли из виду, а солнце, блеснув последним зеленоватым лучом, скрылось за горизонтом, Тапу Тетуануи вышел из воды и зашагал по широкой тропе, ведущей к дому красавицы Майаны.

Он предпочел прийти к ней затемно, чтобы девушка не могла увидеть его первой татуировки, так как обычно она привыкла заниматься любовью с парнями, чьи тела были полностью покрыты привлекающими внимание рисунками. Он боялся, что она просто посмеется над крошечным, словно засиженным мухами пятном.

В который раз он задавал себе вопрос: примет ли нежная Майана предложение стать его женой? И в который раз он вспомнил ее ответ, когда он сделал это впервые.

— Откуда я могу знать, подходишь ты мне или нет, если я еще не познала всех холостяков острова? — нашептывала она, даря ему свою пленительную улыбку. — Ты мне очень нравишься, но, прежде чем избрать тебя, я должна быть уверена, что ты самый достойный и никого лучше я уже не найду.