Егор Громов - Аромат морозной вишни

И вот он аэропорт Шереметьево: зеркально отсвечивающий пол, высокие потолки, сотни людей, магазины и жёлтые указательные таблички повсюду – опять я в Москве. Не особо люблю этот город: жизнь тут не такая размеренная; в воздухе пахнет деньгами, которых ни у кого нет; а кошельки охлаждают разбитые надежды, всегда можно встретить таксистов, которые вкидывают цены к луне; баб фоткающихся с сумками в аэропорту, временами заходя в туалет и, переодеваясь для фотки на следующий год. Кстати, те бирки, которые вешают на сумки, они не снимают ещё месяц, чтобы как можно больше людей увидели, что они пользовалась самолётом – и неважно какой рейс: Москва – Монако или Москва – Екатеринбург, главное фантазия и зависть, которые, несомненно, будут вызваны (а города всегда можно и подтереть). Уверен, что в года кризиса, а также по будним дням, когда нет особых дел, они наравне с бабушками, выезжающими писать свои жалобы в жилищное службы, взяв свои опустошённые багажные сумки, с ещё не отлепленными бирками, важно катаются от Речного Вокзала до Домодедовской, заполоняя собою, полностью, зелёную ветку: и так каждый день, 5-ть дней в неделю, с 8:21-го до 17-ти ноль-ноль; а вечером минеральные ванные снаружи и кристаллизованная минеральная вода внутрь; а по выходным долгожданный солярий и программы о путешествиях – что может быть лучше после сложной рабочей недели?

Взяв сэндвич, я позлился на местные цены и не став задерживаться в аэропорту поехал дальше. Мне нужно было доехать до общежития университета. Москва в тот день была серая и, видимо, это портило настроение здешним таксистам, которые вымещали свою злость наглым и дерзким вождением – или всё-таки они торопятся? Но куда (?) можно вообще торопиться в таком городе, как не на работу или в аварию- учитывая, что их рабочее место под жопой, я совсем не разделяю их стремлений.

Музыка была полное говно, пережёвки поп-музыки прошлого, но я не посмел попросить переключить её. Во-первых, я бы уже застрелил кого-нибудь, если бы постоянно слушал чужую музыку – это как есть еду, которую ест твоя девушка веганка: была у меня такая «Жри, – говорит, – полезно», «Если только не дыша и проглатывая» – обычно отвечал я. Она ушла из-за того, что я её не понимаю; я тоже не понимал: какого хуя! один человек может портить пищеварение другого? Моя микрофлора основана на двух банках пива в день и пачке чипсов, приправляемых вечером салатом цезарь. Во-вторых, я ехал в эконом классе, и я предполагаю, что на этом уровне нужно, нужно! радоваться, что не тебе приходится водить, поскольку этих классов сделали столько, что начинаешь чувствовать себя нищебродом обязанным терпеть; поэтому не удивляешься и не возмущаешься, если на сиденьях оставлены следы пищи, а в салоне пахнет сигаретами – а как ещё должен выглядеть эконом? Мне всегда приходил образ из старых американских фильмов 90-х годов, когда люди, беря эконом класс в самолёте, находятся два часа в окружении шумящей толпы, которой дозволено пить и курить: вокруг дым и непослушные дети, и герой сидит среди всего этого, и думает о том какой он счастливчик в этой жизни. Если мысленно всю эту картину впихнуть в маленькую жёлтую китайскую машинку, то получится очень некомфортабельная картинка.

Не став излишне зацикливаться на этом образе, я радовался тому что имел, и немного протерев старый пыльный чехол, я уткнулся взглядом на водительское место: руль был от Порше, на петарде качалась маленькая панда, а над ней висели сувенирные боксёрские перчатки – мило и противоречиво. Не став спрашивать, что из этого принадлежит ему, а что его образу, и приспособившись, я остался наедине с довольно неплохой музыкой, испорченной дешёвыми колонками – оправдать в этой жизни можно всё.

Машина остановилась у общежития; серая панельная многоэтажка навалила на меня чувство справедливости – «Вот поживи в России сучка».

Дальше всё было не просто. На входе, за окошком, сидела пожилая консьержка с характером женщины- бультерьера, и охраняла девственные границы общежития, восхваляя слово “непорочность” и порицая “порок”.

– Молодой человек, оставьте пропуск и уходите!

– Но я хочу лично ей всё передать и поговорить с ней. Любящее сердце скучает и не находит покоя, возможно, я даже влюбился впервые.

– Нечего вам с ней говорить … отдайте и уходите!– уже почти вырывая пропуск, сказала местная сторожила женской чести. – А любовь, она в вашем возрасте меняется каждую пятницу. Ни чего страшного. Найдёте ещё одну, осталось потерпеть совсем немного.

Отвоевав и вырвав из её руки пропуск, так, что она чуть не ушла за ним в окошко, я убрал его в карман и засунул голову туда, откуда только что вылезала немного шершавая рука со стойким запахом хлорки; перед моими глазами оказалось два глаза: cерые – я бы сказал, но как только она с отвращением отодвинула голову я понял, что при попадании на свет они приобретают немного голубоватый цвет, что в сочетании с её сиреневыми волосами и цветочным халатом, говорило о том, что это очень серьёзный человек, поскольку позволяет себе на работе выглядеть настолько неформально.

– Мадам, я, конечно, понимаю, что вы женщина серьёзная, и я это уважаю, но …

Тут я понял, что мои острые словечки были исчерпаны ещё в самолёте (ох это похмелье). Её глаза в свете яркой лампы и, угрожающе подёргивающиеся усы, давали чёткое понятие о её жизненных принципах: таких женщин не ломают мужчины, таких женщин не ломает даже жизнь на трёхсотом километре от МКАДа. Ещё раз повторюсь – ох это похмелье; ни чего хорошего не может быть в Воскресенье; и тут я вспомнил, что нарушил сам того забыв мой принцип номер 5-ть: «После похмелья, не нужно искать себе новых приключений.» Я не нарушал этот принцип уже 10-ть лет, после того как после одного дня рождения в Твери я перепутал электричку и вместо Питера уехал в Торжок. Ни чего не имею против Торжка, но наличие возможности столько раз креститься за один день всегда меня пугало (когда-то на этом фоне даже происходили лёгкие ДТП; с тех пор жителям запретили креститься за рулём).

Я вышел из общежития, сказав, что зайду позже добиваться её расположения, а может быть и сердца: с надеждой её припугнуть, на что был сопровождён крепким хлопком железной двери за спиной. Такое гостеприимство навеяло мне мысль о поисках нового пути решения проблемы.

Поэтому немного пошатавшись у входа и, вспоминая свои общажные годы, я поймал себя на отличной мысли, что повела меня к чёрному входу в общежитие, которое прокладывается либерально-демократическими желаниями к свободе пить и целовать что-угодно и когда угодно. Поэтому, немного обойдя сбоку и пройдя мусорку и кустарники, которые определённо доставили мне проблем в одинаковой степени, я оказался за углом общаги, где встретил трёх пацанов с пакетом выпивки, отчаянно пытавшихся забраться на пожарную лестницу.