Сергей Ронин - Осеннее таинство

На выходе из дома его уже поджидал Сигурт.

– Ну, – прищурился он, – чего он тебе сказал?

– Попросил письмо почтальону снести.

– Тьфу ты, про меня что сказал? Зеркало настроение ему поправило? – нетерпеливо проворчал Сигурт.

– Поправило да только не его оно, а старика Упилия. Я перва к Нюбергу загляну, а потом и к нему наведаюсь.

– А я, пожалуй, с тобой прогуляюсь, – радостно заявил Сигурт, – стребуем у разбойника бутылочку за доставку ценности.

– А не лучше б тебе крышей заняться?

– Никуда она теперь не денется. Дождя уж до вчера поди не будет, так что пусть оно тут все подсохнет, а на сухую и дело легче пойдет.

– Ты, что же, и погоду наловчился предсказывать?

– А то! И тебя научу. Гляди вон, – Сигурт махнул рукой на домик ниже по склону, – Эдвин брюхо свое на улицу вывалил и следит, как благоверная белье вешает. Значит, все, дождю уж до вечера не быть.

* * *

Приятели вышли на виноградники, где кусты ломились от ягод, изнеженных теплом летнего солнца; прошлись вдоль каменных стенок, подпирающих террасы и спустились по узкой тропинке к берегам Хрустального озера.

По прибрежной дорожке приятели неспеша добрались до окраины Дюли, где деревенские домики стояли в ряд, прижавшись друг к другу, как замерзшие воробьи на ветке. Людей на улицах встретилось мало, но всякий, кто проходил мимо непременно справлялся у приятелей о том, куда это они путь держат. Сигурт, пребывая в хорошем настроении, каждый раз отвечал по-разному.

Приятели заглянули к почтальону, а затем отправились на другой конец деревни, где жил Упилий. Сигурт трещал без умолку всю дорогу, а Вилли только и оставалось что кивать в ответ. Но, бывало, когда Сигурт заканчивал одну историю и вспоминал новую, ему все же удавалось вставить словечко.

– А Упилий никак уж лет девяносто землю топчет? – спросил Вилли.

– А то и больше. Вот мне сколько лет?

– Еще весной сорок пять отмечали.

– Точно! Я еще когда совсем молодой был, он уже стариком седым ходил. Поговаривали, будто бы его в болоте нашли. Один только нос и торчал из черной жижи. Хотели было похоронить, а он раз и очухался. Как привели его в деревню полуживого, бабы сразу перепугались. Обратно, мол, в болото нечистого несите. А мужики за него вступились. Приличный, говорят, старик, зачем же его в болото? Так и остался тут жить.

– Брехня, – усмехнулся Вилли, – веришь всему подряд.

– Может и брехня. Только откуда ж он, по-твоему, взялся?

– Ты сам-то откуда взялся?

Сигурт задумался.

– Матушка меня родила, а ее матушка ее, а ее…

– Знаю, как оно происходит, читал, – остановил его Вилли, – но чтоб люди оживали после того, как их мертвыми из болот доставали, не было такого.

– Откуда бы он не взялся поговаривают, он из… Как их звать-то? – Сигурт на секунду задумался и, стукнув себя по лбу, воскликнул, – лесных!

– Из каких еще лесных?

– Чудаков, что в чащах дремучих живут, людей сторонятся. Травки, грибы собирают да коренья всякие выращивают.

– Чего ему вдруг в лесу было жить, да еще и коренья выращивать?

– Тьфу! Опять не верит, – прогудел Сигурт, – а от чего думаешь его первач 2 2 Первач – самогон, получаемый в самом начале перегонки. таким славным выходит? Точно тебе говорю, добавляет он в него травинку особую. В лесу он когда жил, там ему леший рецептик-то и нашептал.

– Сейчас и спросим, что он там за дружбу с лешими водил. Вон его мануфактура.

* * *

Дом Упилия, или «самогонная мануфактура», как ее многие называли, неприглядно выделялась среди остальных домов, как единственный сорняк на цветочной поляне. Бревенчатые стены просели; усеянную сухой листвой крышу покосило набок, а черную от сажи трубу еще с лета облюбовала крикливая ворона.

За двором старик не следил и оставил природе самой тут хозяйничать. Все вокруг затянуло лопухом, да крапивой, а деревья с кустами разрослись до того, что дом за ними едва было видно. Вдобавок ко всему забор прогнил и волною повалился на дорогу.

Соседи уже давно пытались образумить Упилия и заставить облагородить владения, но капризный старик их не слушал, только ворчал да бранился.

Приятели миновали забор, прошлись по поросшей бурьяном дорожке и поднялись на крыльцо.

Вилли несколько раз постучал в дверь.

– Есть кто живой? – прокричал он, – это Вилли с Сигуртом, зеркало ваше принесли.

Никто не ответил, и Вилли постучал посильнее.

– Набрался этот разбойник каши с потрохами и дрыхнет себе на здоровье. Давай уж так войдем, без спросу, – нетерпеливо проворчал Сигурт.

– Войдем, – согласился Вилли.

Старик, как известно, хоть гостей и не жаловал, но дверь никогда не запирал, а потому приятели зашли внутрь без препятствий. Единственная в доме комната хоть и была просторной, но выглядела тесной и загроможденной. У двери лежала охапка дров, приготовленных для чугунной печки у противоположной стены. Справа от печки стояла кровать, а слева письменный стол. Слева от двери теснились обеденный стол с парой стульев, и шкаф, набитый всяким барахлом, ценным, разве что для самого хозяина. Все остальное свободное место занимали многолитровые бутыли с брагой и мудреный агрегат для дистилляции.

– А ароматы какие стоят! – принюхался Сигурт, пробираясь среди бутылей к обеденному столу, – старик даже окна не открывает, чтобы драгоценный запах не терять.

Вилли живо протиснулся к письменному столу, чтобы оставить там зеркало и поскорей вырваться на свежий воздух.

– Гуляет он где-то. Только шапку с тулупом оставил, – заметил он, кивая на пустующую кровать.

Вилли уже было потянулся за сумкой, но засмотрелся на книгу столе. На ее истертой странице обнимались два нарисованных жука, схожих с тем, что плавал в беседке. Надпись под рисунком гласила: «Два молодых самца рогача отчаянно бьются за самку».

Он бегло пролистал книгу и обнаружил там других жуков: начиная с тех, что самоотверженно катают шарики из навоза во много раз, превышающие их собственный вес и заканчивая теми, кто не прочь полакомиться ягодами и листьями картошки. После того как начался раздел о плотоядных насекомых, Вилли закрыл книгу и отодвинул подальше, на всякий случай поставил сверху деревянную ступу с перемолотой травой.

Другие вещи, небрежно разбросанные по столу, пробудили в нем еще большую тревогу. То были ножи от мала до велика, весы с двумя чашами, мерные стаканчики со следами порошка, стеклянные пробирки с колбами и много чего другого, чему место как казалось, только в ведьминой избе.

– А насобирал-то, никак в брагу подмешивает? – прошептал он, глядя на склянку, доверху набитую мелкими сушеными жуками.

Тем временем сзади послышался звон посуды и радостный возглас Сигурта: