Сергей Ронин - Осеннее таинство

Часть 1. Письмо, зеркало и деревянный осел

Началось все на одной из виноделен, что разлеглись на каменистых склонах кантона Вуле, аккурат между деревушкой Дюли и городком Ле Брасю. Винодельню окружал дивный сад, где среди деревьев, подсыхающих после долгого осеннего дождя, укрылась старенькая беседка. Крыша ее прохудилась, и капли теперь стекали прямо на пол, где в луже покачивались пожелтевшие листья, а между ними барахтался громадный черный жук. Лужа плавно огибала ножки стола и подступала к лавочкам, под которыми притаился ящик с инструментами. На лавочках лениво развалились двое рабочих с винодельни, но по их беззаботному виду нельзя было догадаться наверняка, что привело их сюда какое-либо дело; а сытный обед и вовсе их разморил, и теперь они сидели в покое, чтобы не растрясти съеденное и выпитое.

Первого, еще не старика, но уже седого, звали Сигурт. Славился он медвежьим сложением, шумным нравом и безоглядной тягой к выпивке. От неустанных возлияний его мясистое лицо оплыло до безобразия, нос покрылся алыми змейками, а в глазах поселилась нездоровая желтизна. В свое время Юхи Хансен – хозяин винодельни, – пытался, разъяснить ему, как получать от вина не только плотское наслаждение, приводящее порой к непредсказуемым последствиям, но и душевное, при котором плоть всегда остается в дружном равновесии с разумом. Но вся эта замысловатая терминология, так любимая знатоками, в Сигурте не прижилась, потому пил он без лишних церемоний, называя любое вино добрым. Многие замечали, что под влиянием этого напитка в нем открывалась небывалая артистичность и словоохотливость, а порой и тяга к подвигу.

Второго рабочего – помоложе и посвежее – звали Вилли. Отличался он худобой, и легкой сутулостью из-за высокого роста. Вина не сторонился, но употреблял в меру, хоть и давал, бывало, жару. В такие дни он мог запросто влезть на телегу и на всю округу распевать песни, пока его не прогоняли те, кому они казались слишком уж фривольными. Молоденькие девицы, впечатленные его концертами, подмечали что в нем разом сочеталась рыцарская стать и крестьянская простота. Рыцарем он, конечно, не был, ровно, как и замка своего не имел. Всего-то у него было – дом в Дюли, доставшийся от деда, пустой сарай и прогнившая лодка со сломанным веслом.

* * *

Пока Вилли увлеченно читал книгу, Сигурт задумчиво наблюдал за жуком в луже и изредка погонял того веточкой яблони. Вилли не то, чтобы много читал или был ярым поклонником книг, но эта увлекла его с головой. Сигурт же, не склонный к долгому пребыванию в тишине, то и дело его отвлекал.

Лавочка протяжно заскрипела, значит, Сигурт вновь заскучал и пошевелился.

– Скажи-ка, Вилли, – глубокомысленно начал он своим раскатистым как гром голосом, – есть ли на свете наука такая что жуков изучает? У кого спросить, что на уме у этого дьявола рогатого?

– Да откуда ж такой взяться? – ответил Вилли, не отрываясь от книги, – у наук и без того забот хватает.

– Вот и я так думаю, – огорченно выдохнул Сигурт и вновь заводил веточкой по луже.

Послеобеденное молчание вернулось. Слышно было как подвывал ветер, и как позади беседки садовник обрубал ветки сухой яблони.

Минуту спустя Сигурт оставил жука в покое и вернулся к разговору с Вилли.

– Гляжу, ты никак за поэзию взялся? – спросил он, игриво причмокивая языком, – поди дочку кузнеца соблазнить удумал? Бойкой рифмой, так сказать, пробить брешь в непреступной обороне. Ну ты и прохвост! – лукаво подметил он и добавил, – куда глаз навострил!

– В плечах она больно широка, да и нос от папаши достался, – нехотя отозвался Вилли.

– Да, – протянул Сигурт, – пожалуй широка будет. Такая жена спуску не даст. Придешь вечером на рогах, весь дух из тебя вытрясет, а то гляди и в кандалы закует, будешь знать как по трактирам шляндать.

– Мне такой жены никак не вынести.

– А какую ж тебе подавай?

– Мне б какую помельче. С такой и страху не знаешь, и об искусствах поговорить можно.

– Это еще как понимать? – ухмыльнулся Сигурт, – о каких таких искусствах?

Вилли вздохнул и отложил книгу в сторону, зная, что, если Сигурт завелся болтовней, его уж ничем не унять.

– Припомни, как на той неделе мы помятого барда из трактира выносили, воздухом подышать.

– А то ж, славный был денек, – радостно кивнул Сигурт.

– Он тогда книжку с нотами позабыл. Хочу теперь на лютне играть научиться! – гордо заявил Вилли.

– Ишь чего удумал, – ухмыльнулся Сигурт, – тут гармония внутренняя требуется, природный настрой, так сказать, а у тебя оно откуда? Да и на кой тебе сдалась эта лютня?

– А не ты ли в тот славный денек отплясывал, да так что пол на левый бок просел?

– Было дело, спорить не стану, – с достоинством ответил Сигурт, – так этот прохвост так по струнам туда-сюда, что и на стуле не усидишь. Знает подлец как человека из равновесия вывести.

Вилли взял книгу, ткнул пальцем в первую попавшуюся страницу и протянул Сигурту.

– В том она и есть гармония, чтобы таких как ты со стульев подымать, – заявил он, – почитай, чего в книге пишут.

– У тебя ж инструмента нету, – брезгливо отмахнулся Сигурт, – как ты без него обучаться собрался? Тут одной книжонкой не обойтись, в таком деле упражнения требуются, практика.

– Как это нету? Бард тогда и лютню свою позабыл.

* * *

Как верно подметил Сигурт, денек тогда выдался славный. Никто уже и не вспомнит с чего все началось, но веселье к ночи разошлось до того, что слово за слово, и завертелась лихая заварушка с мордобоем. Лютню в щепки разбили о чью-то спину, а заодно и заезжего барда поколотили до потери сознания; а когда все улеглось, те, кому посчастливилось уцелеть, принялись за уборку. Вилли с Сигуртом досталось выносить павших на свежий воздух. Среди них оказался и бард. Ночи в то время стояли прохладные, и приятели, не желая заезжему гостю простудиться и околеть, оттащили в свинарник. Вернувшись в трактир, Вилли прихватил книгу вместе с покалеченной лютней и унес домой. К утру бард исчез, и в деревне о нем больше не вспоминали.

Вилли часто менял увлечения, и порой они доставляли немало хлопот окружающим. Вспомнить хотя бы ходули, которые он смастерил, насмотревшись на циркачей, беспутно слонявшихся по винодельням. Тогда местный бродяга отнял их у маленького Вилли, чтобы научить того, как он выразился, основам циркового ремесла. Он и впрямь сумел взгромоздиться на ходули и даже прошелся немного, пока с криками и проклятиями не покатился вниз по крутому склону. А пока бродягу собирали по частям, Вилли узнал от него немало новых слов и искусных выражений.

Лютня стала для него очередным увлечением. Струны и то, что осталось от грифа пошли на новый инструмент. Заместо в щепки разбитого корпуса он приспособил обструганное полено для растопки, к нему прибил гриф и четыре пары гвоздей для примотки струн. Так получился неказистый, но вполне сносный инструмент для начинающих. Оставалось научиться его настраивать и освоить пару нот для успешного начала.