Виктор Тарасов-Слишин - СССР. Таймырская Геофизическая Экспедиция

Коренные жители Сибири всегда относились к медведю с большим уважением, а староверы Ангары до сих пор уважительно называют его Хозяином.

В древности представители славянских народов называли медведя бером, откуда и произошло в дальнейшем наименование его жилища – берлоги. Как ни удивительно, но логово зверя по имени «бер» нашло свое отражение даже в названии немецкого города Берлин. Также всем известно, что современное русскоязычное обозначение мишки в виде слова «медведь» является всего-навсего постепенно закрепившимся в народной памяти его прозвищем: медведь – «мед ведает».

Как-то раз я и мой тезка Толик Сыромятников ушли по рабочим вопросам в ангарскую тайгу, чтобы привязать к местности несколько небольших участков магнитки. Надо сказать, что Сыромятников был удивительно спокойным парнем примерно моего роста, который всегда работал в очках. Тезка шел с теодолитом , а я с рейкой. Толик только-только успел поставить треногу и водрузить на нее теодолит , как вдруг рядом с нами на бешеной скорости пронесся медведь, подскакивая задом в ближайших кустах!

Понятия не имею, куда ему вздумалось так спешить. То ли кто-то напугал его, то ли он сам догонял кого-то – неизвестно. Инстинктивно я замер в испуге. В это время тезка спокойно протер платочком стекла очков и спросил: «Слышишь, Анатолий, а что это мимо нас так пронеслось? Корова, что ли?»

«Какая корова? Мы в сотне километров от ближайшего коровника! – взвыл я. – Нашел корову! Мишка это!»

Сыромятников задумчиво спросил: «Чего это он так?», на что я, обескураженно пожав плечами, ответил: «Откуда мне знать?»

Второй раз мне довелось повстречать медведя осенью, на магистральной просеке. Мы разглядели друг друга метров за пятьдесят, постепенно сближаясь. В моих руках была двустволка двенадцатого калибра, поскольку я отправился стрелять рябчиков. Как раз по этой причине в моих карманах не нашлось ни одного патрона с пулями или картечью. Только пятый и седьмой номер, снаряженные мелкой дробью. Что же делать? Стрелять? Ведь мелким бекасинником его только раздразнишь! Встали мы столбиками напротив друг друга, постояли немного… Потом я отвел глаза и стал медленно пятиться назад по визирке. Медведь тоже попятился, а потом развернулся и скрылся в лесу.

О третьей встрече с косолапым мне даже как-то неловко рассказывать. Мы плыли на лодке вверх по речке Татарке – притоку Ангары, направляясь к базе нашего отряда, расположенной километрах в сорока от устья. Чтобы винт лодочного мотора «Москва» не чиркал камни на мелях и перекатах, пришлось сесть на самый нос казанки. В руках я снова держал двустволку, одолженную у старшего геодезиста нашей Рудиковской геофизической партии. С ружьем-то всяко спокойнее и веселее.

Стояла середина лета – июль, жара. По берегам простиралась тайга с крутыми холмами, поросшими глухой сосной. Хорошо еще, что движение моторки создавало ветер, отгонявший от нас мошку-белоножку и неисчислимую массу настырных паутов. За очередным крутым поворотом русла, совсем близко от лодки, я увидел на берегу медведя, стоявшего метрах в двадцати от нас возле крупного валуна. При этом расстояние между нами стремительно сокращалось!

В этом месте речка была совсем мелкой, глубиной немногим более полуметра. Завидев нас, медведь встал на дыбы и оскалил пасть, сердито заревев. Я тут же выстрелил дуплетом! Почему выстрелил? Потому что испугался! Видимо, поэтому и попал. На мое счастье, в левый ствол был заряжен патрон с жаканом. Медведь прыгнул к берегу и свалился на землю, забившись в конвульсиях.

«Мать твою! – ругнулся сидевший на корме старший геодезист нашей партии Морозов. – Так и заикой стать можно!» Подождав, пока предсмертные судороги перестанут сотрясать тушу медведя, мы перезарядили ружье и вылезли из лодки, после чего осторожно приблизились к мишке. Морозов присмотрелся и разочарованно сплюнул: «Вот невезение-то!»

Действительно, не повезло. Зверь был небольшим, к тому же каким-то потрепанным и облезлым. Всю его тушку украшали свежие раны, покрытые запекшейся кровью и гноем. Шерсть свисала с боков колтунами и рваными клочьями. Было явно заметно, что ему крепко попало в драке с другим мишкой, а полученные раны загноились. Да и пахло от него плохо. «Ты как хочешь, Владимирыч, но я снимать такую облезлую шкуру не стану!» – заявил я.

Морозов некоторое время смотрел на меня, а потом хмыкнул: «Заставить, что ли, тебя ободрать его, чтобы мясо взять? Да вот только он больной какой-то… Шут с ним, не будем рисковать. Поплыли дальше, Анатолий!»

Так и закончилась моя очередная встреча с медведем, оставившая в душе странное чувство неудовлетворенности и какой-то неловкости. Я бы даже сказал, что мной овладело ощущение виноватости, словно я совершил плохой поступок. Действительно, гордиться было нечем…

Наш лагерь был разбит полукругом из четырехместных палаток, упиравшихся задней частью в берег Татарки. В центре располагался кухонный брезентовый навес, растянутый на высоких шестах, под которым наша повариха разжигала костер, когда шел дождь. Там же стоял длинный дощатый стол, за которым мы обедали.

Однажды ночью, когда от костра остались уже только одни угли и члены экспедиции постепенно засыпали в своих палатках, под навесом внезапно раздался грохот посуды, после чего послышался чей-то раздраженный рев! Что-то огромное и мохнатое недовольно ворочалось в темноте рядом с угольками тлеющего костра, вспыхнувшими призрачными огоньками пламени. В этом неясном свете мы увидели и опознали Михайло Потапыча, решившего устроить нашей поварихе тайную ночную ревизию, в ходе которой он нечаянно наступил на тлеющие угли.

Ох, что тут началось!

В те годы почти у каждого в тайге было свое огнестрельное оружие. Например, на базе нашей экспедиции бригаде рабочих из пяти человек всегда выдавали одно одноствольное ружье, снаряженное патронами с папковыми гильзами. Многие вообще приезжали на работу уже со своими ружьями.

Так что спустя несколько секунд лохматому ревизору ох как солоно пришлось! Выстрелы гремели в ночи пушечными залпами даже тогда, когда медведь уже перестал шевелиться. Бедный мишка! Подкрался полакомиться, не понимая того, что люди – существа хищные и кровожадные. Так что, увы, попытка ночного разбоя обошлась ему весьма дорого, пришлось заплатить за нее своей жизнью.

Как-то раз однажды под вечер прибежал с участка один наш рабочий, копавший на контрольной линии шурфы для снятия данных магнитометром: «Как хочешь, Анатолий, только я больше без оружия работать не буду!» Я поинтересовался у него: «Чего так?» Он смущенно ответил: «Мишка рядом объявился. Рявкает и пугает! Как бы не заломал, с него станется…» Тогда, принимая решение, я спросил его: «Он и сейчас там?», на что рабочий ответил: «Ага! Муравейник зорит, стервец!»