Натали Варгас - Чунтэ – хранитель джунглей

– Это кактус, – пояснил он. – На местном языке он называется «вачума». Его сила используется как в белой, так и черной магии…

Приехали! Кактус и магия! Я хмыкнула, пытаясь скрыть пессимистическое брожение мыслей в своем уставшем сознании. Мой разум отторгал саму идею существования магии так таковой. Фаго, кажется, не замечал моей эмоциональной борьбы.

– Вачума подобно псу хранит спокойствие домашнего очага, она умиротворяет сердце, выздоравливает тело, – продолжал он. – Над образом Хампи Камайок можно медитировать, молиться и размышлять. Вырезая его в камне, я уделяю мысли ему, древнему олицетворению силы земли, вечности мира… Надеюсь, вы, донья Натали, знаете, как происходят камни? – он дождался моего согласного кивка и снова улыбнулся. – Придавая камню образ Хампи Камайок, я воссоединяю себя со всеми элементами вселенной. Это часть ритуала посвящения. После него каждый ученик получает свой элемент врачевания.

– Вы имеете в виду то, что шаманство – это не семейный бизнес? Умения не наследуются детьми от отцов? Нечто свыше передает посвященному врачевателю своеобразно личное амплуа?

На мой вопрос Фаго рассмеялся. Так же, как и его учитель, он редко смеялся, и, как я поняла, его смех не был вызван положительными эмоциями.

– Для начала неплохо, – наконец ответил он. – «Амплуа»!

– Ага, – пробормотала я, пытаясь привести в порядок спутавшиеся мысли, – а это состояние «нагваль»? Что это? Шаман, способный собрать воедино все магические элементы врачевания? А как выглядят эти элементы? Нечто вроде восточных – вода, огонь, воздух, земля? Как от этих элементов зависит уровень познания магии?..

Я хлестала бедного Фаго в лицо вопросами подобно грозовому ливню, сбивающему цветы бромелии 5 5 Бромелии цветут лишь один раз . Юноша растерянно моргал и. казалось, вот-вот усохнет под нарастающим весом изливающегося на него любопытства. Вдруг в мой словесный поток ворвался знакомый голос.

– Шаманы различных уровней и элементов относятся к разным классам магии.

Это был учитель Фаго, Освальдо. Он настолько неслышно появился в дверях, что мы оба подскочили от неожиданности. Фаго тут же с послушанием склонил голову и вернулся к работе. Я же по молчаливой просьбе шамана вошла в молебную. Освальдо, не сказав и слова своему ученику, сразу обратился ко мне.

– Теперь вам известно, что мы не поклоняемся тому, что вы, европейцы, называете демонами и идолами?

Я лишь кивнула. Мне предстояло просеять все знания о древних религиях… Да и можно ли назвать знанием заблуждения «цивилизованного» человека? Вряд ли. Мне лучше отступить от разговора о «философии» и окунуться в мир «практики».

Глянув на алтарь, я бесцеремонно подхватила довольно забавную аморфную фигурку летящей птицы.

– Скажите, какого божка представляет этот идол? – важно, словно пребывая в музее мецената, спросила я, рассматривая предмет моего интереса: головка маленькая, острая; шея длинная, вытянутая; раскинутые коротенькие крылышки и длинный хвостик. Несмотря на дикость мест, птичка была идеально отшлифована, а посему у меня к ней открылось наиболее лично-оценочное чувство. В ответ Освальдо бесстрастно опустил голову.

– Это не идол, донья Натали, – сухо произнес он. – Это, можно сказать, хирургический инструмент.

Я покрутила долговязую фигурку перед глазами. По длине она была чуть короче локтя, довольно тонкая, но без всяких явно выраженных режущих поверхностей. Освальдо заметил немое удивление на моем лице и со вздохом пояснил:

– Ее применяют в ритуале… ам… лишения девственности девушек. Племена в горах моются редко, а одежду почти совсем не меняют. Посему столь кровавый процесс доверяют неодушевленному предмету в руках опытного Брухо. Впрочем, и европейцы времен античности пользовались теми же средствами.

– Ха, птичка… – только и выдавила я из себя, поспешив вернуть «инструмент» на место.

Освальдо благосклонно улыбнулся.

– Теперь вы еще и знаете, откуда берут начало символы птиц, приносящих детей…

Обрыв

Ближе к вечеру я, слегка оклемавшись, решила размять ноги и прошлась вдоль узкой террасы. Безветрие. Промозглый холод и какая-то всеобъемлющая сонливость. Совершенное спокойствие. Не было слышно ни птиц, ни зверей, лишь журчание ручейков, как пустой желудок дикой кошки, пугало, напоминая о всегда неожиданной смерти. Я присела на край скалы, вынула из кармана брюк очки, блокнот и, размяв заиндевевшие пальцы, вывела карандашом: «Индейцы обрабатывают землю гор тяжелейшим трудом, в который входит выдалбливание в камне уровней, подобных лестнице. Такое можно наблюдать в Китае и многих горных районах мира. Но у потомков инков наблюдается маленький нюанс. Начав облагораживать гору подобным методом, они стремятся к завоеванию вершины. Проще говоря, решив построить крепость, жилище или храм на горе, инки начинали со строительства террас в ее основании. Подготовительная работа могла длиться десятки лет, но это укрепляло землю и предохраняло склоны гор от оползней на века. Отсюда и обратная логика: там, где видна «лестница» вероятно, возвышаются руины укрепленного пункта непосредственно над ней…»

– Вам когда-нибудь хотелось спрыгнуть вниз?

Неожиданный вопрос Освальдо чуть не качнул меня прямо в чернеющее под ногами ущелье. Мои пальцы выпустили карандаш. Тот бодренько скатился по гладкому листу блокнота и исчез в зияющей пасти обрыва. Не вставая, я глянула в лицо шамана. Оно отражало столь открытое любопытство и вместе с тем мудрость, что я не посмела солгать.

– Часто… – ответила я, поправив съехавшие с переносицы очки. – Всегда хотелось знать, смогу ли я…

– Остаться в живых?..

– Нет… летать.

Я отвернулась, опустив взор в волнующую пропасть. Она манила к себе, звала, подобно сиренам. В отличие от меня, Освальдо совершенно не волновался. Он возвышался надо мной и над опасной вертикалью, подобно духу без тела. Мы оба помолчали. Слепая глубина, холодное пространство, чарующая тишина. Ощущение свободы, необъятной и головокружительной, тянуло вниз. Но разум внушал трепет. Мое тело сковывал подсознательный страх. Дыхание, как мне казалось, вот-вот должно прерваться, и я отделюсь от твердыни камней, поднимусь в воздух, взлечу.

– Я часто летаю во сне, – наконец промолвила я. – Когда просыпаюсь, открываю окно… Мы всегда жили на последнем этаже.

– У вас есть горы, там, на вашей родине?

– В Питере? Нет. Холмы да болота. Но зато какие сосновые леса!

– Вы часто туда уходили?

– В лес? Нет, я его не любила, но бывали дни, когда мне очень хотелось в нем потеряться…

– Но вы так ни разу и не заблудились?

– Нет, никогда.

Ответив на последний вопрос шамана, я сама удивилась. Я даже не задумывалась над столь добродушной прихотью природы, коя хоть и знала о моей неприязни к лесной сырости, все же не отдавала меня на потеху хромоногому Лешему.