Бадди Фазуллин - Дневники мотоциклиста. Часть Первая

Заказали уже проверенные «поркине и саладо». И «шахматный» чёрно-белый гарнир, само собой. Тот, что «мавр на христианке». Так увлеклись заказыванием, что забыли про цены узнать. Что даже для лошков весьма опрометчиво. И отобедали в итоге без фанатизма… аж на 70 куков ! Вот, что мы называем, с присвистом, «пыздэ-эсь».

Оттого второй уже важный урок: хочешь «камиды» – проси «ля карту» (меню). Без неё даже переступать порог не сметь. Да и в меню надо пристальней вглядываться, даже с пьяных шар: баночка «сэрбэсы, пор фавор» стоит 0,9 кука, ну максимум 1,5 (для особо упоротых алеманов-Ё). Но не ШЕСТЬ же! Хотя, как позже выяснилось, у жуликов есть «ля карты» на все случаи жизни: и за 1,5, и за 3, и за наши шесть.

И ещё одна зарубка на носу: статус заведения общественного питания следует интерполировать с учётом кубинского колорита. «Ресторан» означает небольшую кафешку, «кафе» – кулинарию с пустой витриной. А «кафетерий» – это окошко, где бойко продают хот-доги и «кубинбургеры». Последние ядовито-химического жёлтого оттенка. Очень спорная кулинарная забава, по поводу которой желания «всё в жизни испробовать» даже не возникло.

По возвращении в Гавану, уже под занавес путешествия, мы нашли таки тот самый злополучный «Оазис». Кто бы из местных сусаниных догадался, что этим глупым алеманам понадобится затрапезный кафетерий на Праде, с одной витриной-холодильником и двумя кубинбургерами внутри, один краше прежнего. Коллеги, относитесь к путеводителям с известной долей скепсиса.

11 784 км пути (64 км по Кубе)

Каждый уважающий себя кубинский город имеет в своём арсенале свой Малекон, свою Праду, свой Арбат, свой Капитолий и свою чудо-сейбу на своей же центральной Пласа де Армас. И Гавана – не исключение. Поэтому немудрено, что прямо с Прады, обогнув отель «Англетер» (левое плечо вперёд) , мы попали на… Арбат! Он же Сан-Рафаэль.

В «Англетере» давали живую музыку, прямо на террасе. Создавая тот самый легендарный и неповторимый кубинский колорит танцующих прямо на улице людей. Какой-то местный бомжарик так ловко выделывал коленца прямо перед объективом, что на плёнке только его кульбиты и остались. Нашим бы попрошайкам на паперти столько куража да задора. В связи с чем напрашивается такой вопрос к братьям Кастрам: что же это у вас в стране делается, ежели наши бомжи, к примеру, мирно себе по помойкам лазят, а ваши к гражданам великой державы на улицах пристают посредь бела дня, да ещё и в сумерках? Разберитесь! Сроку – до следующей выездной инспекции.

Вечер и темнота наступили рано (не потому что зима, а потому что рассвет и закат в наших экваториальных водах всегда в шесть) , и мы увидели улицу Святого Арбатовича Рафаэлева сперва со второй, тёмной и злачной стороны её жизни: с яркими витринами кафе и валютных магазинов, с амигосами и чиками, сигарами и «фоки-фоки посибле». Это была первая столь ожесточённая и массированная бомбардировка нас недвусмысленными предложениями на предмет лёгкой на продажу любви. В воздухе стоял сладковатый запах разврата и тупого развода на деньги [95] Переосмысление расхожего выражения «сладкий запах победы» и перефраз знаменитой цитаты из военно-психологической драмы Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня» (1979): «Чувствуешь запах? Это напалм, сынок. Больше ничто в мире не пахнет так. Я люблю запах напалма поутру. Однажды мы бомбили одну высоту, двенадцать часов подряд. И когда всё закончилось, я поднялся на неё. Там уже никого не было, даже ни одного вонючего трупа. Но запах! Весь холм был им пропитан. Это был запах… победы! Когда-нибудь эта война закончится…» .

«Упыри и вурдалаки приготовились к атаке» [96] Строчка из панк-сказки, альбома-пародии группы Сектор Газа «Кащей Бессмертный» (1994), любимой, цитируемой и почитаемой членами Банды

Представители злачной отрасли поджидали тут же и везде: из каждого окна, закоулка, скамейки, витрины кафетерия. Колосились буйным цветом спелые, расцветшие под щедрым кубинским солнцем, налитые соком и желанием подзаработать. Они были прекрасны и удивительны! Но мы твёрдо (насколько это выходило в тот момент) решили выстоять этот первый неравный бой. Не уступить ни пяди своей чести и кошелька. Или хотя бы на время отложить неминуемое грехопадение. Ведь позади нас Москва, Воронеж и Чаплыгин. Смотрят на нас с укоризной глазами жён, матерей, племянниц и секретарш. И потом, наши организмы давно подкошены бесконечно долгим Первым днём: перелётами, горгонами, двумя сутками без сна, той же «акклиматизацией» (слово-то какое нерусское) , когда перепутаны день с ночью, зима с летом, а срамное с недозволенным…

Мы твердили себе что-то в оправдание про «успеем ещё», про «и не раз» и про «времени ещё вагон»… Честно? Мы испугались той вопиющей простоты и доступности отношений, что так разнилось с нашими отсталыми домостроевскими представлениями о заветности греха. Вся эта тургеневщина с клятвами на Воробьёвых горах, где чеховская дама с собачкой и камелиями праведно пучит глаза и предостерегает. Где те же три товарища (Эрих, Мария и брат их Ремарк) сами могут с кем и как хотят, но нам не позволяют. А ведь ещё есть Травиата, Богема и Чио-Чио-Сан… Разве всё это по верхушкам похватанное квазиэстетское безобразие можно упрятать от самих себя, позабыв за проданные на 15 минут стыд и совесть? [97] Культурологические аллюзии на монолог Венечки из культовой поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки» про заповедность стыда: «Да нет, нет, – тут уж я совсем запутался. – в этом мире есть вещи… Есть такие сферы… Нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что-ли?.. Есть такая заповедность стыда, со времён Ивана Тургенева… И потом – клятва на Воробьёвых горах… И после этого встать и сказать: "ну, ребята…" как-то оскорбительно… Ведь если у кого щепетильное сердце…» Дама с собачкой – рассказ Антона Павловича Чехова, в центре которого история курортного романа двух несвободных взрослых людей Дама с камелиями – роман Александра Дюма (мл.) о любви парижской дамы полусвета с молодым аристократом Арманом Дювалем. Роман лёг в основу оперы Джузеппе Верди «Травиата» Пучит глаза – аллюзия на фамилию итальянского композитора Джакомо Пуччини, автора классических опер «Манон Леско», «Богема», «Тоска», «Мадам Баттерфляй (Чио-Чио-Сан)». Роман «Манон Леско», послуживший основой для одноимённой оперы Пуччини, фигурирует в завязке «Дамы с камелиями» Три товарища – роман немецкого писателя Эриха Марии Ремарка, в сюжете которого падшим женщинам отведено немало места

Когда в окнах второго этажа я увидел развесёлую компанию чик и френдов, так мило и по-доброму зазывающих нас не проходить мимо соблазнов, я явственно ощутил себя профессором Плейшнером, который вдруг отчётливо вспомнил, о чём говорил ему Штирлиц, и понял: «Пыздэсь явке!» [98] Отсылка к сюжету и персонажам серии произведений Юлиана Семёнова о советском разведчике-нелегале Максиме Максимовиче Исаеве, работающим в Нацистской Германии под именем Макс Отто фон Штирлиц. Штирлиц приобрёл всесоюзную популярность после выхода в 1973 году одноимённой экранизации романа «17 мгновений весны», стал героем советских анекдотов наряду с чукчей, Чапаевым и Леонидом Ильичом Брежневым