Николай Бушнев - Забытая экспедиция России

По указу Павлуцкого в 1733 году Трифона Крупышева с женою и детьми выслали «на посад» в Олюторский острог «понеже оной острог построен вновь и населяетца людьми».

Вот так история приоткрывает имена истинных первооткрывателей «чаемой» землицы Америки, каким и был простой казак—нижегородец Трифон Крупышев, побывавший у западного берега Америки на 10 лет раньше знаменитого Витуса Беринга, и на год раньше М. Гвоздева и И. Федорова. К человеку взявшему на себя такое задание и одолевшему на примитивном суденышке этот труднейший путь в водах заполярья определение «простой казак» – не подходит. Видимо это был незаурядный человек каких выдвигало вперед суровое время тогдашней России.

Афанасий Федотович Шестаков, – голова пеших и конных казаков якутского полка, был уроженцем Сибири и родился в 1677 году. В его ведении находился полк из 1500 служилых людей, размещенных «для обережки» и сбора ясака в Колымском, Алазейском, Анадырском, Охотском, Тауйском, Уднинском, Зашиверском и Камчатских острогах. В то время звание головы давалось помощнику воеводы по финансовой части. Голова ведал сбором податей, ясака и в известной мере контролировал действия воеводы. По специальному указу сибирского губернатора из—за отдаленности Якутской провинции А.Ф.Шестакову, помимо основных обязанностей, было «велено тамошних ясашных иноземцев смотреть и беречь накрепко, чтоб им обиды и раззорения никто не чинил и смотреть над городовыми, толмачами чтоб они чинили сущую правду», то есть ведать розыскным делом и судом в делах, связанных с ясашным населением края. Если еще и учесть, что Афанасий Шестаков сносно владел семью языками инородцев Сибири, то можно сделать вывод, что он был энергичным и незаурядным человеком. Отличное знание местных условий, тонкостей организации службы русских гарнизонов позволяли Шестакову подавать челобитные с предложениями «для лутчего смотрения и управления тамошних дел и обид иноземцев» не только губернатору Сибири, но и в Сенат.

Например, доношение Шестакова на злоупотребления некоего ландрата Ракитина (советника воеводы) содержит 109 пунктов обвинения, как по поводу «обид и раззорений ясашного населения», так и других.

Особый интерес вызывает то, где казачий голова обвиняет Ракитина в выдаче из казны без договора и подряда иконописцу Ивану Новограбленному свыше 150 рублей – «за письмо святых икон». Как оказалось, иконописец передал изготовленные иконы строителю Спасского монастыря Ивану Козыревскому для Камчатки.

Когда в 1720 году из Якутска в Тобольск затребовали 100 недорослей—дворян, детей офицеров, подьячих и прочих чинов, то Шестаков послал письменный протест против вывоза молодых людей с Северо—Востока, а предлагал прислать в Якутск несколько сотен семей служилых и мореходов, открыть здесь школу обучения казачих детей и обратить их «на отыскание и покорение новых земель, на службу к коей они совершенно обычны».

Со своими идеями казачий голова в конце 1724 года попадает в столицу. Болезнь и смерть Петра I задержали исход его прошения, но настойчивость Шестакова сделала свое дело. Рассказы казачьего головы о Камчатке, Курильских островах и землицах у Северо—Восточных окраин заинтересовали видных сановников: министра Рагудзинского, вице—адмирала Сиверса и других. В 1725 году Сиверс пишет любимцу Петра Александру Меньшикову: «явился из Сибири казачий голова Шестаков, который мне объявил про тамошние дела многие неисправления. Того дня я рассудил оного до вашей светлости рекомендовать. Еще оный Шестаков имеет донести о состоянии тамошних земель… также о Камчатке и о Японских островах, похоже как я от него слышал, те места довольно знает и об них имеет карту особливую».

После встречи с Меньшиковым Шестаков представил в Сенат свой проект экспедиции. В нем был детально разработан тактический план похода – вплоть до расчета сметы по этапам экспедиции. Историк русского морского флота В.Н.Берх, характеризуя Шестакова, писал: «отличная ловкость в изъяснениях и совершенное познание описываемых им мест и предметов приобрели ему всеобщую доверенность». Изучая «особливую» карту Афанасия Шестакова, Михайло Ломоносов дал хорошую оценку познаниям казака: «Сии прекословные известия, сличив одного против другого, ясно видеть можно что положительные много сильнее отрицательных».

Карты казачьего головы вскоре исчезли. «Одну из них перерисовал и отправил в Париж известный похититель русских чертежей и записок Жозер—Николя Делиль, появившийся в Петербурге в 1726г.» – так уверяет нас писатель—историк С. Марков.

После одобрения Сенатом новой экспедиции понадобилось еще полгода на апробацию решения в высших правительственных органах, на разработку законодательных документов, на четкую формулировку мотивов, экспедиции (дальнейшее освоение новых земель и объясачивания народов Северо—Востока), а также на организационные меры. Май—июль 1727 года стали месяцами самой интенсивной подготовки к походу. Помимо Сената комплектованием и снаряжением экспедиции занимались Петербургская рентерия, полицмейстерская контора и камер—коллегия.

Активность казачьего головы удивительна. За это время лишь Сенат собирался пять раз, рассматривая его доношения, и три раза камер—коллегия, а еще другие, менее важные государственные учреждения. Тщательно и придирчиво присматривался Шестаков к будущим участникам экспедиции. И, естественно, он стремился заполучить людей не только знающих, но и сильных телом и духом. Поэтому 16 июня он выразил свое недовольство отпиской в Сенат: «…которые матрозы и присланы и те тамошнего обыкновения не знающия, от которых я опасен, чтоб в пути не разбежались».

По пути до Якутска экспедиция пополнялась материалами и людьми разного сословия. Если до Тобольска Афанасий Шестаков командовал фактически единолично, то в Тобольске его партия пополнилась крупным отрядом служилых под командой капитана Павлуцкого, который назначался к Шестакову во всех делах «сотоварищем» для управления экспедицией «обще». Но как водится: двум медведям в одной берлоге не ужиться. Оба командира обладали крутым нравом и вскоре меж ними пошли разногласия. Дошло до того, что Шестаков велел объявить всему отряду не выполнять распоряжения капитана Павлуцкого. Тот ответил тем же. Кое—как командиры совместно добрались до Якутска, где разделились на два отряда, определив каждый себе сферу деятельности. Зная трудность походной жизни, Шестаков в состав экспедиции включил 94 илимских крестьянина, полагая что «в партии без таких набранных крестьянских детей быть невозможно, понеже они к службам необычайные и к приуготовлению пути: лыжи, нарты, лотки зделать умеют и всякого зверя промыслить могут и будут содержать новобранных из гулящих и из каторжных обретающихся ныне при партии в службе», число которых перевалило уже за тысячу.