Николай Согакян - Для тебя эти горы

Когда мусорщик ушёл, стало тихо, как в раю. Но в голове шумел ад. Я заставил себя встать и спуститься. Рус и Мариан ещё спали. Они проснутся в лучшем случае в два часа дня. Ребята живут ночью, работают, кодят, дизайнят, курят, спорят и почти не отвлекаются. Мы говорим не так часто. Иногда выдаётся свободный час, и мы с Русом берём гитары и рубим бритпоп или фанк. Когда Рус бьёт по струнам, он входит в экстаз, запрокидывает голову и открывает рот, словно впал в блаженство. Русу не хватает безумия, поэтому его быстро заносит. Как и всех в этом доме. Они интроверты, но если поймают импульс, то способны на дикость. Их американская история – само по себе безумие.

Ханна пьёт кофе и курит в саду. Каждое утро мы встречаемся там и болтаем. В Харькове она изучала экономику и ходила в студенческий театр. У неё полно знакомых в родном городе. Она не скоро их увидит, потому что на днях получила политическое убежище, и просто так ей домой теперь не попасть. Ханна работает официанткой – в двух ресторанах по очереди. Половину зарплаты она отправляет матери.

Ханна предлагает мне связаться с одной белорусской и устроить с ней фиктивный брак. Девушка ищет напарника и готова взять на себя половину расходов. Это рискованное дело, и если проколоться хотя бы на одном вопросе, можно попасть под суд. Адвокатам нужно заплатить десять тысяч долларов. То есть, если я соглашусь, мне нужно достать пять тысяч. Ханна меня огорошила, и я отказываюсь почти сразу. Ханна начинает меня уговаривать.

– Что ты теряешь? Этот дом, солнце и сад, они от тебя никуда не денутся. Ты будешь кайфовать. Жить в Калифорнии. Ты же этого хотел! Не отказывайся. Это хороший шанс.

Но я решительно против. Никаких фиктивных браков.

Этим делом сейчас занимается наш знакомый Никита. То есть, он уже прошёл интервью и не прокололся. Его фиктивная жена живет в Чикаго. Никита мечтал убраться подальше от Москвы. Когда он приехал в США первый раз, ему пришлось потом вернуться. В Москве он не находил себе места. Его бесило всё, особенно родное шоссе Энтузиастов и московские ларьки. Теперь он в Калифорнии, и хотя у него сплошные долги, он счастлив.

Макс заикается. Его комната – проходной двор. Через неё можно выйти в гостиную, спустившись со второго этажа в ванную и оттуда зайдя к Максу. Он постоянно вертится. Так можно совсем лишиться сна и одуреть. Я не знаю, как он держится. Наконец, его всё достало. Он соорудил себе ширму, прибил к ней занавеску, и теперь мы не видим, как Макс мечется на матрасе.

Мариан по утрам готовит превосходную яичницу. Он работает поваром в итальянском ресторане. В Кишинёве ему было душно.

– Пускай я ёбаный пиццедел, но зато в Калифорнии, а не в Кишиневе, – говорит он.

Мариан собирается на работу, которая приносит ему немного денег, чтобы не зарываться в долговой яме. Поздними вечерами он делает дизайн.

Проснувшись и сожрав свой завтрак, Макс идёт в гараж. У нас там расстроенное старое фортепиано, с липкими клавишами, которые еле нажимаются. Некоторые из них совсем вышли из строя. Макс упорно разучивает любовную тему из «Крёстного отца». Потом берётся за «Лунную сонату». Слышно, что ему трудно координировать руки, но с каждым днём он делает небольшие успехи. К нему подсаживается Ханна и играет с ним в четыре руки. Временами гараж превращается в музыкальную школу.

В гараже столько хлама, что можно задохнуться. Разбирая завалы из старой мебели и выцветших газет, мы обнаружили книги о баптизме, садоводстве, Конституцию США, Харпер Ли и старые номера «Oakland Tribune». Мы сохранили только книги и мебель, которая могла пригодиться. Остальной хлам выставили на улицу: его в течение дня подобрали бездомные. Оставалось решить, что делать с огромным двухметровым зеркалом, его выбрасывать не хотелось. Мы вынесли находку в сад и почистили. Это просто уникальное зеркало, нужно быть бесчувственной сволочью, чтобы избавиться от него.

Мы провели капитальную уборку, вылизали каждый сантиметр помещения и превратили гараж в рабочий кабинет. Провели электричество, наставили розетки и подключили к ним переходники. Теперь у каждого был стол. Мне достались небольшой чёрный потёртый столик и дырявое зелёное кресло с торчащими пружинами, так что ими легко можно было продырявить задницу. Гараж сиял чистотой. Теперь он был универсальным местом для работы, тусовок и уроков музыки.

Мы любили играть в игры, где нужно проявлять эрудицию. Чаще всего проверяли свои географические знания. Закончив с уборкой, мы сели вокруг костра, и тема разговора как-то сама собой перетекла к штатам Америки. Мы должны были называть один штат по очереди, чтобы вспомнить все пятьдесят. Калифорния-Илинойс-Невада-Аризона-Орегон-Юта-Небраска-Техас-Алабама-Луизиана-Теннесси-Индиана-Огайо-Айдахо-Мичиган-Южная Дакота-Северная Дакота-Висконсин-Флорида-Пенсильвания-Мэриленд-Северная Каролина-Южная Каролина-Аляска-Канзас-Кентукки-Арканзас-Айова-Вирджиния-Вайоминг…Мы вспомнили почти все, кроме трёх. Интересно, все ли американцы помнят, что у них есть штаты Род-Айленд, Мэн и Делавэр? Мы забыли об этом спросить Билла и Джеффа.

Ощущение полного счастья накрыло меня в очередной раз, когда мы сели в машину Макса и покатили по ровным, как параллельные прямые, дорогам Беркли. Когда мы въехали в центр, играла «In the death car». Город был запружен студентами, отдыхающими после лекций в кафе. Возле станции Downtown Berkeley мы не могли не остановиться и не выйти из машины: на улице играл оркестр, его окружила пёстрая толпа весёлых пройдох. На барабанах играл Бог ритма, трубы, тромбон и саксофон заменяли собой все остальные инструменты, и ещё три бородатых парня хором выкрикивали что-то про «funkin’ it up». Потом я узнал, что это песня группы Rebirth Brass Band. В центре толпы азиатский парень танцевал брейк, рядом с ним плясала девушка с чёрно-белыми дредами, обмотанными розовыми лентами. Ханна пустилась танцевать с дредастой девчонкой, мы дрыгали головой в такт. В этом был весь Беркли, крохотный город жизнерадостных зевак, одна половина которых училась в одном из лучших университетов мира, другая слонялась по улицам в образе хиппарей, которые здесь никогда не переведутся. Музыка затопила всё вокруг, загипнотизировав даже копов. Весь смысл человеческих драм, спасённых судеб, сохранённых культур, рождённых детей, вылеченных больных, измотанных желанием любовников, простивших грехи святых угодников, вставших на путь исправления преступников, голодных чревоугодников, танцующих прокажённых, охраняющих свою молодость красоток, радующихся последним минутам жизни стариков, помирившихся соседей, вернувшихся в дом блудных сынов, ищущих своё место бродяг, был здесь, в этой музыке. Нам не хотелось отсюда уходить.