Ник Писарев - Паром

Когда-то давно, город был очень важным торговым портом страны и во времена своего расцвета собирал столпотворения людей по случаю очередного общественного события, будь то богослужения или казни. Однако в цифровой век, люди стали все реже посещать город и пользоваться его выгодным морским расположением, в угоду комфорту и скорости самолетов. Нельзя было сказать, что он пришел в упадок, он менялся, шагал в ногу со временем. Дома терпимости, в темных закоулках по соседству с портом сменились на уличные кафе и рестораны, кабаки сменили своих завсегдатаев на знатоков вина и пива. Горожане прошлого столетия вряд ли бы узнали в новом облике свой дом, в котором родились и выросли. Они бы посчитали, что город продал свою душу, и отвергли бы самозванца, не достойного носить его имя.

Все это пробегало в голове у Джона, пока он рассматривал город, который так отрешенно встретил его, но к которому он не мог относиться без доли тепла. Все вокруг веяло на него скандинавским холодом и новизной, такой непривычной для того, кто предпочитал все знакомое и безопасное. «Знакомое привело тебя сюда» – думал Джон – «время шагнуть в неизвестное». Всю его жизнь, он старался все делать наверняка. Идти в институт с запасом проходных баллов. Идти на практику к дяде. Пойти работать в отель, в котором ответственность будет на ком – то другом. Встречаться только с той, которая не требует от тебя ничего. Одним словом…

– Безопасно?

Джон как будто вынырнул из теплой сонной неги.

– Что?

– Безопасно! – глядя на него сказал на ломаном английском улыбающийся азиат, лет 60 на вид, в непромокаемых штанах, походных ботинках, ярко синем пуховике и в еще более ярком оранжевом спасательном жилете, который он с довольным видом туго затягивал у себя на поясе. Рядом с ним стоял рюкзак, примерно с него ростом, и как показалось Джону, примерно с него по весу. Вишенкой на этом туристическом торте была новенькая синяя кепка, с тремя коронами.

– Да, очень безопасно! – с легкой улыбкой ответил Джон. Вид этого жизнерадостного старичка его приободрил.

– Я никогда не плавать на таком большой корабль! Я наконец – то выйти на пенсия и теперь много путешествовать. Это мой первый поездка за границу!

– Интересный выбор, сразу выбраться сюда. А почему именно в Скандинавию?

– Люблю снег! У нас в Китае очень мало снег. И женщины здесь! – он широко улыбнулся и закрыл глаза, явно испытывая большое удовольствие – высокие, белые волосы, красивые. Очень красивые! Я – Ли – резко сменив направление разговора выпалил собеседник Джона, и протянул ему руку.

– Джон, очень приятно! – ему очень понравился этот господин. Что-то в нем отдавало Джону искренностью и простотой, которая была для него как глоток свежего воздуха после толп одинаковых на вид постояльцев. Его ладонь схватила сильная рука собеседника и принялась энергично трясти, с той же силой и живостью, которой лучилась улыбка старика. «Наверно всю жизнь работал руками» судя по загорелому лицу и сильной хватке решил Джон. Пока остальные пассажиры грузили свои вещи на борт, он решил узнать своего собеседника поближе, насколько позволял уровень английского.

– А из какой вы провинции? – произнося это Джон сразу почувствовал себя неловко, ведь любой данный ему ответ абсолютно ничего ему не даст в информативном плане. Но вопрос ничуть не смутил Ли, который будто бы только и ждал повода рассказать о своей родине.

– Я родом из маленькой деревушки на севере Китая, недалеко от границы с Монголия. С самого детства я работал на угольной шахте, и после 50 лет наконец то могу выйти на пенсия и посмотреть мир, как всегда хотел. На меня очень хорошо действует морской воздух, ведь я совсем перестал кашлять – он глубоко вдохнул и выдохнул, показывая, что это не доставляет ему ни малейших хлопот, чуть прищуриваясь на Джона – видите? А всего год назад я бы закашлялся, до крови иногда доходило. А всего то нужно было поехать отдыхать.

– Как это с детства??

– Да, у нас в шахты берут в совсем юном возрасте. Я пошел на работу в 13 лет. Семья была большая, работать все уходили совсем еще маленькими. А работа у нас в деревне одна, все в шахтах. Помню, когда был совсем маленьким и гулял с мальчишками так не видел до самого вечера ни одного мужчины – на смене в деревне оставались одни женщины, старики да мы – совсем малышня. Иногда конечно некоторые семьи, которым было совсем тяжело, отдавали своих младших детей – разведывать под землю. Там взрослые не протиснутся, а мальчик, лет 7 пролезал за милое дело. Так бывало играешь один день, а завтра все, как сквозь землю провалился. Буквально. А как у мам спрашивали, так они молчат, только всхлипывают и лица прячут.

Джон пристально рассматривал своего собеседника, по мере знакомства с его прошлым. Руки Ли и правда были темнее его лица, а их первое рукопожатие выдавало грубую ладонь рабочего. Он улыбался, как ребенок, очевидно жадно впитывавший в себя все новое вокруг, но морщины на лице не могли скрыть тяжелые годы кропотливого труда за плечами. И только тогда Джон заметил, что смуглость его лица – это результат постоянного контакта с угольной пылью, с годами ставшей уже частью непокрытого кожного покрова. И пусть на щеках его и играл румянец от холодной погоды, чуть более темная кожа вокруг глаз недвусмысленно указывала на последствия жизни под землей. Джону стало стыдно за первичное суждение о Ли, как о простоватом азиатском туристе и неловко от рассказа о его нелегкой судьбе.

– Какой ужас. Разве хозяева шахты не заботились о вашей безопасности? И использование детского труда, как это можно?

– Заботились конечно, у нас были каски, у некоторых даже перчатки. Но вы же понимаете, другой работы нет, а деньги нужны всем. Вот мы и работали, кормили семью. В детстве мне было не сладко, Джон. Отец начал работать в шахте в моем возрасте и не покидал ее до самой смерти. Больше всего он уважал труд и нас растил в такой же атмосфере. Мой старший брат пошел туда по его прошению, как потом взяли и меня. В день, когда обвал забрал из нашей семьи моего старшего брата, отец долго молчал за столом во время ужина. Я тогда впервые увидел, как он плакал. Его немытые руки покрывали лицо угольной пылью, когда он вытирал слезы. Всю ночь я слышал в тишине всхлипывания обоих родителях. На следующее утро, он встал пораньше, собрался и ушел на работу. С тех пор, он больше никогда не показывал своих эмоций перед нами. Даже на церемонии похорон он не появился, потому что был на смене.

– Простите, я не хотел затрагивать такую тему

– Ничего, это все в прошлом. Сейчас намного лучше условия, новая техника, не то, что тогда! А вы Джон откуда сами?

– А я из… Джона оборвал громкий свисток. Он вздрогнул и резко обернулся. На верхней палубе стоял капитан, и на несколько мгновений Джон не мог отвести от него глаз.