Алексей Ушаков - С парусами по жизни. Часть 1. Как я стал Капитаном

Можно уходить. Стоять в грузовом порту, среди лязгающих портовых кранов и крыс, сидящих на балках пирса в надежде что-то съесть, нет никакого смысла даже в преддверии шторма. Выходим, докладываем на 16-м канале трафик-контролю о своём выходе из порта Кавказ и на 15-м пограничникам, двигаемся к обозначенному буями фарватеру, по которому идёт поток кораблей, встраиваемся за указанным трафик-контролем танкером и идем за ним на выход из Керченского пролива в Азовское море. Сентябрь, быстро темнеет, встречный ветер усиливается, появляется волна и начинается дождь. Мы идем…

На нашем катамаране я сижу в рубке, ближе к корме, за огромным штурвалом, и мне плохо видно, что творится за стеклами рубки. На панели впереди меня светятся приборы, экран эхолота, навигационная карта, работает радиостанция, и я слышу переговоры капитанов больших кораблей и указания трафик-контроля, нашего и украинского. В темное время суток, да в дождь, на своем месте за штурвалом я вообще ничего не вижу, что там за стеклами рубки, иду по приборам – электронной карте, эхолоту и радару… Боцман и матрос постоянно выскакивают из рубки на палубу – один на левый борт, другой на правый, – держатся за ванты и осматривают море, убеждаясь, что мы идем правильно в караване, контролируют водное пространство впереди и сбоку. Ветер за час-полтора постепенно усиливается до ураганного, по прибору до 19—21 м/с, на порывах 23 м/с, начинается гроза, молнии сверкают одна за другой, озаряя кипящую воду и волны. Гром такой силы, что я вжимаюсь в сиденье и втягиваю голову в плечи, ливень хлещет стеной, и ничего не видно далее 15—20 метров. Темнеет, гроза усиливается, стоит такой шум, что мы уже не слышим друг друга. Ребята что-то мне орут, я ору им в ответ – «что»? Волна уже под два метра, снасти и корпус катамарана скрипят от непосильной работы, по рации нас кто-то «поливает» за то, что мы слишком близко к ним приблизились, в рубке все летает, мне только и остается следить за радаром и слегка увалить вправо, чтобы уйти от возможного столкновения (мы в одной миле, а надо не менее 1,5—2 мили от кораблей), идем крутой бейдевинд…

Фоторобот, составленный со слов команды

Вдруг Боцман влетает в рубку, мокрый до нитки, с него течет, в открытый проём бьёт волна, на его лице гримаса ужаса, и он кричит: «Кэп, отворачивай нахрен, отворачивай, там корабль на нас прет!» и выбегает из рубки в темноту, в ливень. Смотрю на радар – рядом никого, ввожу поправку на ливень и волну, убираю шум с экрана – никого… Очередная молния, вторая, третья, сразу раскаты грома, такое впечатление – бьёт рядом с нами. В рубку влетает матрос, вцепился в штурвал и начал крутить, чтобы отвалить вправо. Орет, пытаясь перекрыть рев шторма: «На нас парусник валит!». Выбегаю на левый борт, как раз молния осветила бушующее море, и вижу большой старинный 2-х или 3-х мачтовый обшарпанный парусник, съезжающий с волны прямо на нас. Проходящая волна накрыла меня и Боцмана, но я успел, метнулся в рубку, кручу штурвал, смотрю на экран радара, а там «ни-ко-го»! Выскакиваю на палубу и вижу в свете очередной молнии, как этот парусник со свисающими в воду снастями, обросший водорослями, с порванными парусами, проскользнул в нескольких метрах рядом с нами и растворился в темноте за кормой. Восстанавливаю курс, еще раз смотрю на экран радара – ни по корме, ни по курсу никого, и рация молчит…».

Минут пять все молча пьют чай, и только Профессор, обладающий энциклопедическими знаниями, пытается что-то погуглить на своём айфоне, да куда там – в Ладожских шхерах интернета нет, тут даже телефон не берет. Начинаются разборки и вопросы, а какой корабль, тип корабля (ага, еще год постройки и верфь им назови…), а был ли кто на борту, а паруса, а за штурвалом кто? Выдвигаются разные версии: кто-то говорит, что это просто байки, а Капитан, с умным видом физика (это Я без ложной скромности), отвечает, что гроза искривила пространство и время так, что мы оказались рядом с прошлым, вот оно, рукой подать – видим, а потрогать нельзя, вот парусник и прошел мимо. Еще более серьёзный физик с профессорским званием замечает: «Тут искривление мозгов, а не пространства. Вы, Капитан, вообще, где и чему учились, да и не могли здесь ходить такие корабли в прошлом! Да и на радаре ничего не было». На что Боцман замечает:

– Э-э-э, за «мозги» и ответить можно. Мы сами видели! И потом, а может он того, до потопа там еще ходил? Он же деревянный, вот радар его и не видел! Вступил Старпом, Володя, профессиональный моряк, не раз обошедший наш шарик: «Ну-у-у, мы и не такое видали на переходах, только я не знал, что это искривленное пространство».

Дебаты продолжаются с час. В ход идут такие аргументы, как скептическое лицо Профессора, знающего гораздо больше, чем он мог себе позволить сказать в нашей компании, размахивание руками Боцмана и выражения, которые может себе позволить на корабле только Капитан. Точку в споре была поставлена Капитаном, который голым торсом навис над столом и обнажил бицепс («Профессор очень ярок, но я тоже не подарок, и у меня в запасе ход конем…»): «Три члена команды, включая Капитана, видели корабль одновременно, зна-а-ачит, это «не привиделось», а было. И точка!»

Э-э-эх, знали бы они, как билось тогда моё сердце, разбивая виски, как ноги стали ватными, как пересохло во рту. Нет, не от того, что на нас чуть не наехал большой корабль, а от самого явления, о котором я слышал и читал, но никогда не верил в такое. Тогда я плюхнулся на свое место за штурвал, а вот мозг работал четко: схватил судовой журнал и стал лихорадочно записывать координаты, время, погодные условия, кого я слышал по рации на 16-м, сдублировал карту с картплоттера, описал экран радара и показания эхолота, сделал описание увиденного, а потом Боцман и Матрос это подписали – получился Документ! Кстати, меня не раз выручало правильное ведение судового журнала, как и в тот раз, при прохождении Керченского пролива, но об этом потом…

Я был младшим ребенком в семье – брат и сестра старше на семь и восемь лет. Отец был военным летчиком-инженером-испытателем, а Мама, хоть и закончила географический факультет Университета и Театральную школу, сидела дома и воспитывала детей, как и все жены военных в те далекие 40-70-е годы прошлого века во времена СССР. У Отца была очень трудная и нервная работа. В то время летчики на испытаниях гибли каждую неделю, и мимо нашего дома, по улице Ленина, в подмосковном военном городке Чкаловский, где базировался НИИ им. Чкалова, проходили все траурные процессии. В то время все люди, вся Страна, напрягали все силы, чтобы восстановить разруху после Великой Отечественной Войны и не отстать в гонке с Америкой за лидерство в Мире. Началась «холодная война». Были такие моменты, когда «горячая фаза» войны могла начаться в любой момент – Карибский кризис, например. Военные были в постоянной готовности, и у каждого из них дома стоял небольшой чемоданчик с самыми необходимыми вещами, чтобы подхватить его – и в казарму, или на фронт… И у Отца был такой.