Ника Кошар - Инквизиторы счастья

– Ты больной или конченый? – Сука, нашел чем успокоить. – Ты дебил? – Я не выдержала, Руслан выпучил глаза и собрался было что-то сказать, но из кабинета с бумагами вышел доктор.

– А кто это у нас плачет? – перекривил он.

Интересно, за что они меня все так ненавидят?

– Вы что-нибудь знаете о презумпции невиновности? – прохрипела сквозь слёзы. «Доктор» ухмыльнулся.

– А вы рано плачете, барышня. Лучше подмойтесь, вам предстоит осмотр влагалища и прямой кишки. По полной.

Как? Как такое возможно?

– Послушай меня. – Настойчивость Руслана и его притворное дружелюбие раздражали всё больше. Я вытерла слёзы.

– Вы что-то нашли?

– Нет.

– Тогда дайте попить и отпустите меня домой.

– Послушай.

– Просто. Отпустите. Меня. Домой.

– Сейчас мы только сделаем МРТ…

– Вы что, звери или фашисты? Вы больные? Ненормальные? Вы не понимаете, что вам просто нравится меня пытать?

А-а-а-а, черт, как больно. Горло как будто обожгли огнем.

Под нос сунули бумаги, кто-то ткнул в нижнюю строчку пальцем:

– Поставь вот здесь подпись и пройдём на МРТ. Нам надо убедиться наверняка. После этого, обещаю, мы тебя отпустим.

– Вы точно больной. У вас жена есть, дети?

– Слушай, ты. Я уже на грани и готов посадить тебя на ночь в обезьянник. Просто подпиши бумаги, пройди осмотр, и мы все разойдёмся по домам. Дура, ты что, думаешь, нам здесь приятно с тобой возиться?

Тук-тук-тук, – снова зачем-то запрыгало сердце. Хоть бы оно остановилось и перестало мучить меня.

– Умоляю, отпустите меня домой…

Я упала на колени – все происходящее потеряло смысл. Я больше не думала об унижении, я хотела только одного – чтобы эти пытки прекратились. Я поймала себя на мысли о том, что готова ради этого расстаться с жизнью. Как, оказывается, все просто.

В Вильнюсе меня пытали больше восьми часов. Раздевали. Ощупывали и осматривали в интимных местах. Вставляли трубки, чтобы наверняка. Пинали. Смотрели, как я опорожняюсь. Надевали наручники. Снимали наручники. Заставляли глотать эндоскоп. Били по щекам, когда я теряла сознание или когда пыталась доказать свою невиновность. Просвечивали рентгеном. Дарили надежду и тут же забирали её. Заставляли подписывать бумаги, каждое слово в которых было на литовском языке. Угрожали. Грубили. Насмехались. Манипулировали так тонко и искусно, что в какой-то момент я стала сомневаться в собственной адекватности и готова была поверить, что стала наркокурьером. Всё это они делали с одной целью – сломать.

Самое страшное в насилии – ощущение собственного бессилия. Невозможность что-то изменить. Тотальное, абсолютное бесправие, когда всё, что ты говоришь и делаешь, не имеет значения, а слова разносит ветер, теряя по дороге их смыслы. Правда есть только одна, и она в руках палачей. Мои надзиратели верили, что я перевожу наркотики. Им было достаточно собрать чуть больше информации, попытаться вникнуть, – при желании они могли это сделать. Но они не смогли, потому что не хотели. Тогда бы всей этой «игры в Интерпол» не получилось.

Они так увлеклись поиском, что не смогли остановиться. Заигрались. Будто и правда поверили в то, что я могла что-то там перевозить. Кажется, им доставляли удовольствие пытки, им так отчаянно хотелось меня сломать – свободолюбивую, независимую, смелую, посмевшую полететь в какое-то там Перу, на край света. Так я бросала вызов – тем, кто не смеет, всем, кто боится выйти за порог, потерять работу, остаться без чёртовой стабильности, на которую люди так упрямо молятся, а её и в природе-то не существует.

Правда – вещь субъективная, мы представляем её по-разному. Моя правда заключалась в том, что перед законом я чиста и наркотики не провожу. Именно она, моя правда, обнадёживала и дарила веру в то, что пытки закончатся и меня отпустят домой, не подвергнут унижениям. Правда обманула меня, сыграв в поддавки, я осталась в проигрыше. Моя вера в справедливость предала – оказалось, что справедливости не существует. И та же вера помогла выдержать эти бесконечные часы пыток. Люди часто подбадривают друг друга, мол, ты держись там – и я честно держалась. Сжимала зубы. Шутила. Притворялась, что не страшно, когда внутри всё скукоживалось от ужаса, а кровь, казалось, превращалась в лёд и переставала течь по венам. Я пыталась понять. Задавала вопросы. Огрызалась. Не проронила ни одной слезинки даже тогда, когда пошла в туалет под конвоем, а потом выворачивала прокладки, чтобы доказать, что я не преступница.

Меня до сих пор передёргивает, когда я слышу это подбадривание: «держись там» . Моё «держись» покинуло меня после осмотра интимных мест с ощупыванием и проникновением. Это как изнасилование, только в кабинете у врача: одни держат руки, другие раздвигают ноги, третьи угрожают расправой, четвертые смотрят и комментируют, иногда отвешивают сальные шуточки. Там царит их собственный закон, и никто не помнит ни о клятве Гиппократа, ни о презумпции невиновности, потому что видят перед собой воображаемого врага. Физическая боль вперемешку с ощущением несправедливости, которую надо мной совершали, сделала наконец своё дело: лишила последних сил и надежды, заставила показать «палачам» слабость и уязвимость. В кабинете у гинеколога я выла так громко, что мне засунули в рот кляп. Ноги пристегнули к креслу – я сопротивлялась, тело содрогалось в конвульсиях – бесполезно. Доктор сказал, что будет искать, и он «честно делал свою работу». Меня изнасиловали, прикрывшись законом. Меня санкционировано насиловали несколько человек: полицейские, таможенники, врачи, медсёстры, мужчины, женщины. Насиловали со всей ответственностью даже тогда, когда всем стало понятно: никакая я не преступница. Особенно тогда, когда стало понятно: во мне никаких наркотиков нет.

Они просто не могли остановиться.

Дальше как в тумане. Тёмный коридор, стул, очередная пощёчина.

– Слушай, ты не должна никому рассказывать о том, что здесь произошло.

– Мне всё равно.

Ещё одна оплеуха прилетела – моё лицо на неё уже не среагировало, я даже не делала больше попыток прикрыться.

– Дура, ты не понимаешь, если проговоришься, тебя никогда никуда не выпустят. Ты меня слышишь?

На этот раз прилетела пощёчина с оттяжкой – все мужчины бьют женщин одинаково, как будто их специально в школе этому учат. Из носа снова пошла кровь, из глаз покатились слёзы.

– Пожалуйста, умоляю, просто отпустите меня домой.

Через полчаса полицейская машина везла меня на железнодорожный вокзал Вильнюса. Я плакала не останавливаясь. Горло, промежность, голова – каждая клеточка тела отдавала болью, словно мстила за то, что я позволила совершить над собой насилие. Мои палачи радовались жизни и несли какую-то чудовищную чушь. Мол, оцените наш поступок, мы могли вас бросить в клинике и разъехаться по домам, к женам и детям, ведь рабочий день давно закончился, мы тоже устали и хотим отдохнуть, так же, как и вы. Но мы решили проявить благородство и сделать всё для того, чтобы вы успели на поезд.