Андре Лори - Дунайский лоцман

Ободренный успехом, Илиа Бруш решил попытать счастья в последний раз, и в этом была его ошибка, как показали события.

Как это получилось? Он не мог сказать. Дело было в том, что он, всегда такой ловкий, сделал неудачный заброс. Был ли это результат мгновенной рассеянности или другая причина, но его леска получила неверное направление, и крючок после сильного размаха впился ему в лицо и прочертил кровавый след. Илиа Бруш испустил крик от боли.

Расцарапав щеку, крючок продолжал свой путь, зацепил очки с большими темными стеклами, которые рыболов носил день и ночь, и эта принадлежность проделала опасную дугу в нескольких сантиметрах от поверхности воды.

Заглушив восклицание досады, Илиа Бруш бросил беспокойный взгляд на господина Йегера, быстро подтащил блуждающие по воздуху очки и поспешил водворить их на прежнее место. После этого он, казалось, успокоился.

Этот инцидент продолжался несколько секунд, но в эти секунды Карл Драгош успел заметить, что у его хозяина великолепные голубые глаза, живой взгляд которых вряд ли говорил о плохом зрении.

Сыщик не мог не подумать об этой странности, так как привык размышлять надо всем, что привлекало его внимание. Размышления Драгоша еще не пришли к концу, как голубые глаза снова исчезли под темным занавесом, который их обычно скрывал.

Бесполезно говорить, что Илиа Бруш в этот день больше не удил. Тщательно перевязав рану, он собрал удочки. Пока лодка плыла вниз по течению, ее пассажиры позавтракали.

Незадолго до этого они миновали подножие Калемберга, горы в триста пятьдесят метров высотой, вершина которой господствует над Веной. Теперь чем ниже они спускались, тем больше оживление берегов говорило о близости большого города. Сначала шли деревни, чем дальше, тем ближе одна к другой. Потом заводы стали загрязнять небо дымом своих высоких труб. Скоро Илиа Бруш и его компаньон заметили на берегу несколько фиакров, которые придали этой пригородной местности совершенно городской вид.

В первые часы после полудня баржа оставила позади Нусдорф, пункт, где останавливаются паровые суда из-за своей осадки. Для скромного суденышка рыболова не существовало таких препятствий. Впрочем, на нем не было, как на пароходах, пассажиров, которые потребовали бы, чтобы их перевезли по каналу в центр города.

Ничем не стесненный в своих действиях, Илиа Бруш плыл по главному рукаву Дуная. Около четырех часов он остановился у берега и зацепил якорь за одно из деревьев Пратера, знаменитого парка, который для Вены то же, что Булонский лес для Парижа.

— Что у вас с глазами, господин Бруш? — спросил в это время Карл Драгош, который после случая с очками не произнес ни одного слова.

Илиа Бруш прервал работу и обернулся к пассажиру.

— С глазами? — повторил он вопросительным тоном.

— Да, с глазами, — сказал господин Йегер. — Ведь, я полагаю, вы не для удовольствия носите эти темные очки?

— Ах, — молвил Илиа Бруш, — мои очки?.. У меня слабое зрение, и свет мне вреден, вот и все.

Слабое зрение?.. С такими глазами!..

Дав объяснение, Илиа Бруш закончил устанавливать баржу на якорь. Его пассажир смотрел на него с задумчивым видом.

В это послеполуденное августовское время несколько гуляющих оживляли набережную Дуная, которая образует на северо-востоке оконечность парка Пратер. Дожидались ли эти гуляющие Илиа Бруша? Вероятно, потому что этот последний предупредил через газеты о месте и о вероятном часе своего прибытия. Но как эти любопытные, рассеянные по такому обширному пространству, узнают баржу, которая ничем не привлечет их внимание?

Илиа Бруш предвидел эту трудность. Как только его суденышко причалило, он поспешил прикрепить к мачте большой плакат, на котором было написано: «Илиа Бруш, лауреат „Дунайской лиги“». Потом на кровле каюты он устроил из пойманной утром рыбы нечто вроде выставки, где щука заняла почетное место.

Эта реклама в американском вкусе имела немедленный результат. Несколько зевак остановились против баржи и глазели на нее от нечего делать. Эти первые зеваки привлекли других. Сборище быстро приняло такие размеры, что подлинно интересующиеся не могли его не заметить. Одни стали собираться, видя, что все люди спешат в одном и том же направлении, а другие, следуя их примеру, побежали сами не зная почему. Менее чем через четверть часа пятьсот человек собрались возле баржи. Илиа Бруш даже не мечтал о таком успехе.

Между публикой и рыболовом не замедлил завязаться разговор.

— Господин Илиа Бруш? — спросил один из присутствующих.

— К вашим услугам, — отвечал спрошенный.

— Позвольте представиться. Клавдиус Рот, один из ваших коллег по «Дунайской лиге».

— Очень приятно, господин Рот!

— Здесь, впрочем, несколько наших коллег. Вот господа Ханиш, Тьетце, Гуго Цвидинек, не считая тех, с которыми я незнаком.

— Я, например, Матиаш Касселик из Будапешта, — сказал один из зрителей.

— А я, — прибавил другой, — Вильгельм Бикель из Вены.

— Я восхищен, господа, что оказался среди знакомых! — воскликнул Илиа Бруш.

Вопросы и ответы быстро чередовались. Разговор сделался всеобщим.

— Как плыли, господин Бруш?

— Превосходно.

— Быстро, во всяком случае. Вас не ждали так скоро.

— Однако я уже пятнадцать дней в пути.

— Да, но ведь так далеко от Донауэшингена до Вены!

— Около девятисот километров, что в среднем составляет шестьдесят километров в сутки.

— Течение делает их едва ли не в двадцать четыре часа.

— Это зависит от местности.

— Верно. А ваша рыба? Легко ли вы ее продаете?

— Прекрасно.

— Тогда вы довольны?

— Очень доволен.

— Сегодня у вас отличный улов. Особенно великолепна щука.

— Да, она в самом деле, не плоха.

— Сколько за щуку?

— Как вам будет угодно уплатить. Я хотел бы, с вашего позволения, пустить рыбу с аукциона, оставив щуку к концу.

— На закуску! — пояснил один шутник.

— Превосходная идея! — вскричал господин Рот. — Покупатель щуки вместо того, чтобы съесть мясо, может, если захочет, сделать чучело на память об Илиа Бруше.

Эта маленькая речь имела большой успех, и оживленный аукцион начался. Четверть часа спустя рыболов положил в карман кругленькую сумму; знаменитая щука принесла не менее тридцати пяти флоринов.

Когда продажа закончилась, между лауреатом и его почитателями продолжался разговор. Узнав о прошлом, они интересовались его намерениями на будущее. Илиа Бруш отвечал, впрочем, любезно и объявил, не делая из этого секрета, что он посвятит следующий день Вене и завтра вечером остановится на ночлег в Пресбурге.

Мало-помалу с приближением вечера количество любопытных уменьшалось, каждый спешил обедать. Принужденный подумать и о своем обеде, Илиа Бруш исчез в каюте, предоставив публике восхищаться пассажиром.