Дмитрий Матвеев - Песок сквозь пальцы

Пока возились, туман соскользнул с утренним ветерком и пропал. Показался Леонид, стремительно шагающий на своих коротких кавалерийских ногах, обтянутых трико, к велосипедам. Поднял вверх руку с чем-то в ней зажатым, обнажил в экран ровный ряд белых зубов: «Всем доброго утра! Вторая ночь на этой земле, сегодня уже третий день похода! Сейчас замеряем давление в шинах вот этим манометром, подкачаем, поедим – и поедем!»

Камера скользнула на Регину, затягивающую под подбородком красный шлем, превратила плотно сжатые губы в сладкую улыбку: «Ой, Сашко… Снимаешь? Ну, Саша, сегодня ты войдешь в историю. Нам надо пройти пятьдесят километров, из которых половина – сплошного подъёма, и ты войдешь в Иерусалим. Так что сегодня запасайся силами!» Он хмыкнул, продолжая снимать: «Вот уж точно – войду! Вряд ли въеду…»

Наезд на кроны деревьев и небо, потом соскользнул вниз, к соседнему столику, где на лавочке лежала уже готовая к отъезду Богомила. Подошел: «Ну, несколько слов?» – «Шо, сказать надо? А шо говорить?» – «Ну чего ты ожидаешь от этого дня?» – «Чтобы он закончился… Ну, закончился нормально, чтоб мы все дошли в Иерусалим… Чтоб проколов не было! Самое ужасное, когда ты устал, в горочку путь, а тут – на тебе! – прокол. – Она помолчала, потом ее глаза блеснули: И сегодня нас ждет ведь хостель! Я так чекаю этой возможности – залiзти под горячий душ! И намазать, наконец, руки и лицо. А то меня тут с утра только и делают, что гоняют, как муху». Она стрельнула глазами в сторону Регины.

Появился Алексей, свежеумытый, бодрый, заглянул в камеру. «Идем сегодня в Иерусалим! То, что раньше люди делали годами, мы должны сделать за день. И это будет нелегко, двадцать пять километров сплошного почти подъема – это хорошее испытание. Но, зато там нас ждет отдых. Кушаем и идем?»

По трассе двигались уже установившейся колонной, которая сбивалась только в населенке – впереди Алексей в патриотичных «жовто-блакитних» шортах и майке, потом красненькая Регина, верхом на своем незагруженном красненьком «Тошике» (у нее велосипед имел имя, и она с ним иногда разговаривала, вызывая гримасу на лице Богомилы), потом шли Фарковские – облегченная Татьяна и загруженный Леонид, похожий на краба, припавшего к рулю-барану, потом крутила педали Богомила, а он – замыкал.

Шли парковыми дорожками, по проселку, немного крутнулись, когда Алексей потерял сигнал GPS, но потом выехали к границам парка, встали «на передых» на смотровой площадке, где открывалась панорама с видами, от которых захватывало дух. На западе виднелась черепаха Модиина, который они обогнули вчера, внизу раскинулся большой сельскохозяйственный пруд (не покупаешься, все заграждено, сказал Алексей, предупредив все вопросы), а за прудом, на северо-восток, в холмы уходила их дорога. «Вон, туда – в Иерусалим…» – «Что, вон те подъемы? Это уже двадцать пять кэмэ нашего кошмара?» – «Та ни, это так, разминка…»

Спускались по каменистой крутой дороге в обратном порядке – он ушел вперед, на развилках ждал Алексея, тот рукой показывал направление, и он уходил в спуск. Ему это нравилось – лететь вниз на загруженном велосипеде, проверяя себя на устойчивость, способность к остановкам и притормаживанию, огибать колеи и камни…

У пруда перед подъемом вновь встали обычным строем. Прошли холмы, где он периодически толкал велосипед пешком, а потом несся вниз, всех догоняя. Вышли на асфальт: «Ура, цивилизация!»

Проскочили городок, где Алексей прикупил еще литр бензина для горелки, а они, стоя на заправке, пытались поймать местный вай-фай, чтобы отзвониться или отписаться по вайберу или скайпу. Фарковские пили местный кофе, Регина, поглядывая на их стаканчики, ругала местные цены, Богомила улыбалась в небо.

В мошаве, маленьком поселке с названием Месилат Цион встали на обед на детской площадке. Алексей колдовал у своей горелки над борщом, Регина деловито резала здоровенный шматок сала, шелушила чеснок, разворачивала серый хлеб-нарезку, Фарковские набирали воду в местном фонтанчике, Богомила бродила по площадке, заглядывая во все углы – на горку, спиралью спускавшуюся к мягкому обрезиненному полу, на трубу с окнами-иллюминаторами, качала зайцев на упругих пружинах с сиденьями на спинах и ручками-держалками на ушах. Заметив, что он наблюдает за ней, улыбнулась, стряхнув с лица задумчивость и пропела почти: «Что, Олександр Ивановичу, нравится дитячья площадка?» – «Хорошо здесь», – кивнул он. «Да, и нам хорошо, и деткам дуже гарно… – она оживилась, кивнула в сторону Алексея и Регины: А борщик украиньский будете кушать? З сальцем, з часником…» – «Борщик-то да, это тема. А вот сальца – ни, не ем я сала вообще» – «Як жеж так? – удивилась Богомила. – Почему? С хохлами поехалы, а сало не едите?»

«Ну-ка, Богомилка, прекрати оскорблять свою страну! – оторвалась от нарезки сала Регина, свела брови. – Ишь, хохлов она нашла тут!» – «Так я ж жидовка по бабушке!» – Богомила насмешливо повернулась к Регине. Та дернула головой: «Ну вот и оставайся тут, на своей родине. Исторической…»

Он среагировал снова, интуитивно встав между ними: «Регина, а можно мне з вашего сала трошки мясца срезать? На бутерброд только?» – «Да какое оно мое, сало это, Сашенька! На мне столько сала не будет никогда! – запела, отвлеклась Регина. – Да режь на здоровье!»

Он накромсал мяса с кусочков копченого сала, придавил двумя кусочками хлеба, хрустнул чесноком… В ожидании борща импровизированный сэндвич пошел неплохо, под местную воду из фонтанчика.

«А знаете, – обратился он ко всем, уже подтянувшимся к котелку с борщом, – как у нас на телевидении Украину представляют?» Все воззрились на него с удивлением. «Вот, ходят у вас по улицам Киева правосеки в нацистской форме и зигуют везде. Всех заставляют на мове говорить. А еще образ появился в среде наших «патриотов» такой, очень для этих мест актуальный – «жидобандеровцы». Слыхали?»

Регина аж поперхнулась от неожиданности: «Шо? Жидо…бандеровцы? Это как?» – «Не слыхали… – засмеялся он. – А вот так. Такой вот гибрид слепили в нашей с вами гибридной войне».

«Ну, жидов-то у нас хватает, как и везде, – кивнула Регина, отправляя в рот бутерброд. – Особенно во власти. То майдан мутить, то деньги делить, это они мастера…»

Регина была абсолютно незамутненной бытовой антисемиткой, и ее простота его даже восхищала. Он, слушая периодически ее сентенции, поражался способности этого ума так сочетать в себе всё: резко пахнущий квасом патриотизм, антизападничество, способность видеть во всем еврейский заговор, радушие и гостеприимство на уровне группы и вполне себе русский язык вместо мовы. «Прям классика «авторитарной личности» по Адорно, – думал он. –Хоть сейчас экспонатом на лекцию по социологии».