Виктор Дихтярев - Вся жизнь - поход

Ладно, - рассмеялся Кабатченко и повернулся К Людмиле Яковлевне. Давай сегодня на этом закончим, а то его кондрашка хватит. Поставь чайник.

На отрядном собрании я передал просьбу директора, сказав, что полностью согласен с ним.

- Конечно, жалко отдавать Маиса, но в девятом полный развал. А кто должен помочь, если не мы? Разумеется, Моисеенков остается в нашем отряде, будем считать, что он в командировке. И пусть не сомневается - во всем будем ему помогать.

- А Витька согласен?

- Согласен. Мы уже поговорили.

Мы перенесли вещи Моисеенкова в другой отряд, а его место в спальне занял Сережа Рыков, тоже семиклассник и авторитетнейший в интернате двоечник.

Михаил Владимирович слов на ветер не бросал. Прошло две недели, и нам дали теперь уже шестиклассника-переростка, да не какого-нибудь, а самого Толю Калякина! Это был подарочек!

Учиться Калякин не хотел по принципиальным соображениям:

- А на кой мне? Что я, в академики, что ли, лезу?

- В академики не обязательно. Но девять классов надо закончить.

- Ха! Перекантуюсь у вас, а там на работу. Еще больше вас всех, больно ученых, загребать буду.

Толю побаивались ребята и постарше его. И не только потому, что мог звездануть между глаз. Были и другие причины.

Играют ребята в футбол. Калякин бьет , вратарь ловит.

- Ну, гад, погоди! - говорит Калякин.

С вечерней прогулки вратарь приходит с расквашенным носом и синяком под глазом. Рубашка в крови.

- Что случилось?

- Так...

Ребята рассказывают, что на вратаря налетело несколько незнакомых парней, повалили и начали бить ногами. Пока сбегали за старшими, те смылись. А Толя стоял рядом и ухмылялся.

Калякина, естественно, к директору.

- Твоя работа?! - нависает над ним Михаил Владимирович, и глаза бешеные.

А Калякин, чуть скособочась, руки в карманы и носочком так по коврику:

- А вы докажите.

Идет "Огонек" в отряде, где тогда подвизался Толя. Мы - гости. Вдруг гаснет свет. Выглядываем в коридор - никого. Включаем свет, а через минуту он снова гаснет. Выглядываем - никого. У дверей становится восьмиклассник. Снова гаснет свет, восмиклассник тут же выглядывает и хватает за руку Толю.

- Ну зачем ты? - говорит восьмиклассник. - Лучше заходи, послушаешь.

- Еще чего! - Калякин вырывает руку. - А ты, гад, смотри!

Следующим вечером восьмиклассника приводят к директору с разбитой головой.

Михаил Владимирович прячет за спину свои кулачища:

- Что теперь скажешь? - спрашивает он Калякина.

Толя - в своей обычной позе, и снова носочком по коврику:

- А вы докажите.

- Я его когда-нибудь убью! - шипит Михаил Владимирович, когда мы остаемся одни. - Сяду, но убью. Увидишь!

Невероятно, но у Калякина был высокий покровитель - сама Людмила Яковлевна Новикова, старший воспитатель! Она свято верила, что Толю можно исправить, что этот, в общем, неплохой мальчик озлоблен на весь мир, потому что с детства лишен домашнего тепла.

Мы с Михаилом Владимировичем откровенно хохотали над ее рассуждениями, но уж такая была наша Людмила Яковлевна, что если втемяшится ей что-нибудь в голову, то переубеждать ее - только время терять.

Вечерами она приглашала Толю в свой кабинет, занималась с ним математикой и вела душеспасительные разговоры под чаек с печеньем. Толя снисходил до таких приглашений, но, как бы это помягче сказать - чихал он на все эти дополнительные занятия и разговоры за жизнь.

Когда Новикова подарила ему на день рождения часы, он вышел из кабинета и, показывая подарок ребятам, громко сказал:

- Вот дура!

Теперь Толю отдали в наш отряд со строгим наказом перевоспитать его.

Хорошая у нас началась жизнь! Наши новые товарищи, Рыков и Калякин, ежедневно приносили за учебу не меньше двухсот штрафных очков. Мы перекрасили ночью плиту на кухне, в другой раз вставили разбитые стекла в коридоре, но разве поможешь этим! Одна неделя - второе место по учебе, потом - третье. Кабатченко и Новикова довольно улыбались, а я сатанел.

Ну, Сережа Рыков хоть стеснялся своих двоек и добросовестно отрабатывал их на ином поприще. А Калякин просто сбегал с самоподготовки, и я посылал старших разыскивать его по трем интернатским корпусам.

Ежедневно я помогал Сереже готовить домашние задания - это была поразительная запущенность. Ни складывать, ни вычитать он толком не умел, не говоря уже о более сложных арифметических действиях. Но он старался. И когда через месяц Сережа принес первую четверку, отряд торжественно и даже в стихах поздравил его.

Зато Калякину можно было кол на голове тесать.

- Давай проверю алгебру, - предлагает одноклассник.

- А в морду хочешь?

Однажды застаю Толю, хлюпающего носом в коридоре.

- Ты что? - спрашиваю.

- А чего он...

- Кто - он?

- Командир ваш, Салазкин... Сильный, да?

Иду к Салазкину:

- Что там у вас с Калякиным произошло?

- Мало я ему, подлецу, съездил.

- Может быть, все-таки объяснишь?

- Так понимаете, он дежурный по коридору. Я ему раз сказал, чтоб вымыл пол, два сказал, а он - " Сейчас, сейчас ". Я ушел на уроки, а он - не знаю куда. Только пол за него другие вымыли. Ладно. А после обеда захожу в спальню прямо перед санитарным обходом, а этот ваш Калякин...

- Наш, - поправляю я.

- Хорошо, наш. Так он по кроватям прыгает и подушки ногой сшибает. Ну, я и врезал... Позвал девчонок, и пока комиссия их спальни проверяла, они у ребят порядок навели. Едва успели.

Что можно сказать Салазкину ? Что надо было провести с Толей разъяснительную беседу ? Так глупо же.

- Не знаю, командир, не знаю. Знаю только, что битье - не метод.

Слушай, а может, ты все-таки извинишься перед ним...

- За что ? - изумился Салазкин.

- Не знаю, за что. Но человек же он...

На вечернем собрании Салазкин сказал:

- Ты, Калякин, извини, что я тебе врезал. Извини... Но ты все-таки подлец.

А вот еще.

Заканчивается отрядное собрание. И тут малыш, покойно устроившийся на коленях Салазкина, тыкает в сторону Калякина пальцем:

- Он опять сегодня по кроватям бегал.

- Ну, гад, - приподнялся Калякин.

- Сидеть! - резко сказала Лена Гусева.

- Что, опять морду бить будете?

- Да нет, - спокойно сказал Салазкин, - морду бить не будем. Но ты его, пожалуйста, даже случайно не задень.

А малыш сидел на коленях у командира и поглядывал в окно, словно все это нисколько его не касалось.

Калякин понимал, что никакие уличные друзья ему не помогут: наши старшеклассники могли сами навешать кому угодно. Приходилось подчиняться. Но как был он чужим в отряде, так и остался до самого своего исключения из интерната. Случилось это через год.

Перед ужином Михаил Владимирович проходил по застекленному переходу. И тут сквозь брызнувшее стекло над головой директора пролетел кусок кирпича. Кабатченко оглянулся и при свете фонаря увидел убегающего за угол Толю Калякина.