Иржи Ганзелка - Африка грёз и действительности (Том 1)

Наверное, ни на одном театре военных действий за прошедшую войну не было использовано такое огромное количество мин, как в Киренаике. Бесконечные просторы пустыни позволяли проводить широкие операции, так как природные препятствия встречались редко. Прочных позиций, бетонированных укрытий, линии Мажино, Атлантического вала или системы сообщающихся земляных укреплений здесь не было. Все это должны были заменить мины.

Мины рассеивали как по широким просторам пустыни, так и вдоль дорог и вокруг стратегически важных пунктов. Несколько лет спустя после того, как отгремели последние выстрелы, завершившие военные действия, тонны этой замаскированной смерти взрывали далеко в пустыне, откуда старые мины и гранаты нельзя было доставить к пристани. Когда мы проезжали по этим местам, тысячи немецких военнопленных расчищали один участок за другим при помощи миноискателей и танковых цепных тралов.

150 тысяч килограммов мин и неиспользованных боеприпасов доставляли ежедневно грузовики со сборных пунктов к пристани, чтобы сбросить их в море. Примерно такое же количество взрывали на месте в районах, слишком удаленных от моря. А в 1946 году подобным образом ежедневно уничтожалось до одного миллиона килограммов боеприпасов.

В Тобрукском порту днем и ночью раздавался звон миллионов пустых гильз, доставленных сюда десятками автомашин. Около холма Эль-Медаунар в Палестрино, как раз в том месте, где когда-то находился командный пункт Чехословацкого батальона, разместился большой сборный пункт, где сортировались целые горы военных материалов. Цветные металлы, как некое таинственное заклинание, привлекали в Ливийскую пустыню заморских спекулянтов. Подобно коршунам, слетались они на кладбище танков, самолетов, гранат, пушечных и пулеметных гильз, военных автомашин. Все эти материалы они скупали за бесценок у английских военных властей.

Арабские и негритянские рабочие сортировали гильзы по размерам, взрывали капсюли, в которых до сих пор таилась ненасытная смерть, и наполняли этим материалом сотни и тысячи простреленных бидонов из-под бензина и масла. Работа оплачивалась сдельно, ибо европейские военные заводы с нетерпением ждали материалов. За несколько пиастров люди работали под лучами палящего солнца на горах взрывчатки без всяких санитарных и предохранительных мер, не застрахованные на случай увечий, которые, наверное, ни при какой другой работе во всей Африке не были так вероятны и часты, как здесь.

Днем и ночью под жгучим полуденным солнцем и при свете корабельных прожекторов ненасытные трюмы кораблей поглощали тонны звенящих гильз, которые в свое время с величайшей опасностью доставлялись сюда через заминированные гавани под непрерывной угрозой неприятельских самолетов и подводных лодок. Теперь моряки панамских, бельгийских, финских и английских судоходных компаний спокойно наблюдали, как потные арабские рабочие, чтобы заработать несколько пиастров, доводили до конца странствие по Африке смертоносной стали, меди, свинца.

Они завершали первый кругооборот замаскированной смерти. Но одновременно в том же порту под покровом военной тайны начинался новый кругооборот. И это всего лишь через два года после окончания войны, когда еще не были подписаны мирные договоры. Казалось, что временные хозяева этой земли принимали мир на африканских полях сражения лишь за перемирие, необходимое для пополнения сил и концентрации новых тысяч тонн боеприпасов. В том же Тобрукском порту перекупщики старых военных материалов с явным удовлетворением уверяли нас, что они не в последний раз ведут торговлю такого рода. По их вполне достоверной информации, наскоро отремонтированные склады в Тобруке и Бенгази вновь наполнялись свежими, «вполне надежными» боеприпасами и взрывчатыми веществами. Те сотни тысяч тонн боеприпасов и мин, которые не были ликвидированы за четыре года после окончания боев в Северной Африке, на новые склады боеприпасов не принимались. Они не были достаточно надежными. А кроме того, их уже однажды оплатили из бюджетов воюющих стран. Они должны были освободить место новым материалам, на которых можно было еще раз заработать…

В Киренаике нам не раз приходилось видеть, как арабские шоферы неожиданно останавливали машины посреди пустыни около жестяного домика, походившего на брошенный форт. Раздавался резкий свист, перед жестяной будкой моментально появлялся араб, подавал условный знак кивком головы и через несколько секунд прикатывал бочку с бензином или нефтью.

Это нас удивило, ибо перед въездом в крупные города Киренаики объявления на английском языке всегда предупреждали путешественников о том, что ближайший заправочный пункт находится в стольких-то сотнях миль.

Цена, которую арабские шоферы платили за нелегально покупаемый бензин, была всегда значительно ниже официальной. Нам долго не удавалось понять этот парадокс в истории черного рынка, который казался необъяснимым.

Все разъяснилось в Тобруке. В городе находилось более четырех тысяч пленных немцев. Они передвигались совершенно свободно и имели в лагерях собственную вооруженную охрану. На пристани для них были отведены особые часы, когда они могли свободно купаться и загорать. Мы видели их стоящими в очереди за билетами на новый немецкий фильм, который демонстрировался в восстановленном кинотеатре.

Нас пригласили в этот кинотеатр на концерт грамзаписи. В партере сидели немцы, на балконе — англичане. Вместе слушали они Шуберта, Сибелиуса, Гайдна и Дворжака. Перед каждой вещью делалось вступительное слово на английском и немецком языках. Когда, прослушав заключительные такты симфонии Дворжака «Из нового света», мы вышли из помещения и очутились среди развалин Тобрука, залитых мертвенно бледным светом луны, то невольно вспомнили лагери для военнопленных в Германии во время войны.

Мы побеседовали с несколькими пленными. Тридцатидвухлетний берлинец, который сам провел три года в концлагере за то, что «опозорил расу», а затем был отправлен в штрафную команду на фронт, не скрывал своего враждебного отношения к тем, кто держал его в плену.

— Если бы мы знали, — сказал он, — как будут обращаться с нами англичане и американцы, мы бы продолжали сражаться. Они обещали нам легкое будущее, а мы, между тем, живем хуже, чем при Гитлере…

И это говорил немецкий военнопленный, который только что покинул концертный зал, где сидел бок о бок со своими бывшим противником. Чтобы дорисовать картину, мы обратились к более прозаичной стороне вопроса.

— Сколько мяса вы получаете в месяц?