Текелински - Действительность. Том 2

Каким же мерилом мерить мир? Его тяжесть и его лёгкость, его закостенелость и его гибкость, его светлость и его темноту, его величественность и его ничтожность… Каким он явится твоему взору, в каком обличие он предстанет в следующую минуту? Ведь это и будет его истинная единственно существующая модальная личина. Его самая объективная, самая правдивая ложь! Ибо другой – у него нет, никогда не было, и никогда не будет. Ты хочешь знать каков он на самом деле, что представляет он собой, вне твоего субъективного взгляда, не искажённый твоей «призмой», зеркалом твоей души и твоего разума, – сам в себе истинный ? В тебе постоянно ползает червь сомнения. – А истинно ли то, что я только что видел, слышал, или созерцал? Ведь мир, – мир действительности – не объективен. Он словно древняя рыба покрывается блестящими чешуйками – иллюзиями, медленно плывёт в океане безмятежности и безмолвия.

Мы убеждены в том, что наше архаическое воззрение в оценках мироздания, являет собой древний замок, покрытый слоями штукатурки, который несёт на себе наслоения веков своего «временного бытия», но в то же время сохраняет в себе недосягаемый для нашего познания «каркас собственной существенной законченности». И вот этот «каркас», как раз является для нас камнем преткновения. Ибо мы не можем увидеть и потрогать его, не разрушив самого здания. Мы верим, что он есть, что он существует, но нам никогда не коснутся его руками, не осмыслить этого пантеона.

Как, в определённом русле осмысления невозможно освободится от костного воззрения, что мир реален сам по себе, так и в ином русле осмысления невозможно убедить себя, что мир лишь твоё отражение, и не содержит в себе ничего абсолютного, ничего по-настоящему сущего в себе. Мы, оглядываясь по сторонам и рассматривая мир, не осознаём, что все существующие вокруг нас «объекты метастазирующей действительности», есть фантомы, выстраиваемые нашим же рассудком в последовательные и законченные, очерченные и пронумерованные, обоснованные и закреплённые образы-объекты. – Образы бытия реальной действительности , формирующиеся и существующие только под нашей черепной коробкой. И образы эти, не имеют ничего общего с « истинностью мира в себе ».

Всё это граничит с неким помешательством. Мир – как мираж! Это уже слишком! Ведь если это так, то мы сами, также миражи, и не существуем сами по себе. Ибо мы – часть мира, и неотделимы от него. Мы внутри него, мы – не сторонние наблюдатели. Но как бы это ни было прискорбно, как бы мы не пытались привести мир феномена к существованию в реальности, существованию его самого по себе, он не становится от этого более реальным и не превращается тем самым в собственную независимую монаду бытия.

«Как безучастны к счастью мы, в те редкие мгновения,

Когда вдруг прорастает и встаёт лицом к лицу,

Великой божьей милости скупое семя,

Как к прокатившемуся мимо вдохновения колесу…»

Итак, Мир таков, каким мы его строим силой своего воображения, от начала и до конца. И в то же время в сути своей, он независим ни от каких наших построений. Он, есть – «маска», и в тоже время ему совершенно незачем наряжаться перед нами, незачем надевать на себя эту маску. Какую сторону мира мы бы не брали, какой стороной нашей деятельности он бы не претворялся, будь то исследование или творчество, он всегда будет представлять собой произведение искусства. И значит, здесь всегда будет превалировать нечто «маскарадное», нечто скрывающее, и в тоже время, выставляющее напоказ. Здесь всегда будет играть свою роль иллюзия – «маска», но как раз эта «маска» и олицетворяет собой наиболее выразительный образ мира и его апофеоза – жизни. Мы видим, как мир пытается скрыть свою истинную суть, но она выглядывает из-под каждого камня, смотрит на нас из-за каждого дерева в лесу, и манит нас из собственной преисподней. Словно тот актёр, что может сколько угодно уходить в глубины лицедейства, примеривать на себя роли и даже сущности других людей, но его личность, его сакральная сущность всегда будет, словно мокрый пёс стряхивать с себя эти маскарадные костюмы. Мир беспрестанно переодевается, представая пред нашим взором, то в одном, то в другом обличии. Он словно актриса носит те наряды, в которые мы одеваем его с детства, и до самой старости. Он сбрасывает с себя один наряд, мы надеваем на него новый, и так до самой смерти. Мы беспрестанно ищем именно тот наряд, который будет ему в пору. Но нам не суждено найти его, ибо его «нагота» всегда будет оставаться для нас самым привлекательным его нарядом. Но всё же, ему никогда не суждено обнажиться перед нами полностью. И этой то «сакральной наготы», нам никогда не увидеть, не озарить её своим взором. Здесь всё и вся пропитано иронией, и в то же время та серьёзность, с которой мир относится ко всем нашим играм, не оставляет и тени сомнения в его довлеющей доминанте над всем, что мы только можем иметь, можем чувствовать и в состоянии создавать. Его суть – парадокс. И мы, со своим «Великим разумом», закованы в клетку этого парадокса, не имея никакой возможности когда-нибудь освободиться. Такова наша судьба, такова судьба жизни, таков удел этого действительного мира.

Часто даже в рамках нашего бренного пошлого быта, глядя на какую-нибудь вещь, или человека, крайне сложно определить с первого взгляда, что это, или кто это? Истинная ли сущность предстаёт пред нами, или это маска? Подожди немного, и маска сама спадёт. Крайне редко какой-либо маске удаётся удержаться длительное время. Вот посмотри! Он вошёл такой важный, такой напыщенный, всем своим видом показывающий, что он не простой, из ряда вон выходящий, что он из драгоценного материала. Но проходит несколько минут, и он оголяется. Ты понимаешь, что имеешь дело с лицедейством. И по закону контрастности, чем важнее была маска, тем ничтожнее оказалась его сущность. Надо обладать недюжинным талантом, чтобы сохранять хоть на какое-то время, маску. Но даже если это и случается, то эта его маска становится со временем, его сущностью. Она срастается с его плотью и кровью, меняя его самого, на свой лад. Да, случается и такое. И вот, он уже вынужден искать себе новую маску.

Сколько же времени должен был носить свою маску наш мир, чтобы она стала его сущностью? Зачем она ему? Для чего ему скрывать свою истинность, свою «наготу»? Ему стыдно за неё? – Нет уж! Кого ему стыдится? Да и вообще, он ведь в сущности своей, – само совершенство! В нём всё уравновешивается, всё выверено и сбалансировано, в нём нет, и быть не может никаких изъянов. Как не может быть изъянов в дующем ветре, или текущей реке. Ведь ветер дует так потому, что иначе просто не может, и река течет так, как позволяет ей течь её русло. Нет, и быть не может изъянов в том, что – необходимо. Только наш заинтересованный разум, исходя из собственной пользы и соразмерно своей фантазии, может так оценивать мир. Он готов назвать изъянами всё, что противно ему. Он нарекает их, то ошибкой природы, то катаклизмом, то нарушением гармонии, и, в конце концов, злом. Зло природы?! – Что может быть абсурднее!