Текелински - Действительность. Том 2

Но что нас заставляет полагать, что мир на самом деле не то, что мы представляем, что он, в своей самой сокровенной сути, – иной, что это маскарад природы, который мы наблюдаем повсюду, во всех плоскостях его телесности: Маскарад , – одно из главных свойств природы. На протяжении всей своей жизни, мы постоянно обнаруживаем переворачивание истин. Нечто, что мы представляли себе в одном свете, оказывалось маской, и мы, теперь взирая на его истинную сущность, восторженны и удовлетворены. Но через некоторое время, и эта «истинная сущность» оказывается маской, и мы устремляемся в глубину, нисколько не задумываясь об опасностях. Ведь глубина таит в себе большое их количество. Не осознавая того, мы рискуем зайти так далеко, что можем переступить ту черту, за которой лежит, – Невозможное . То, что выходит за рамки всякой действительности. Это крайне опасная вещь. Не один разум «свернул себе шею» на этом пути. Наш разум всегда должен находиться в пределах возможного , в своей стезе, в океане собственного возможного бытия. В противном случае, его ждёт неминуемая гибель. Рыба, выброшенная на берег – обречена. Но вот вам парадокс. = Только вышедшей на берег рыбе, было суждено стать человеком.

В мире так много опасностей, о которых мы даже не подозреваем, ну или которым не придаём особого значения. Но мало того, наша сущность так устроена, что мы всегда подспудно стремимся к опасности. Как только в нашем организме, какая-нибудь сила начинает преобладать, её воля тут же проявляет себя в виде какого-нибудь непреодолимого стремления, какого-нибудь абсурда, или даже безумия. И с этим ничего поделать нельзя. Только и остаётся, что стараться не перегнуть палку на этом пути.

Сегодня нет ни у кого сомнения, что мир в нашем воззрении, как на пути в микрокосмос, так и на пути в макрокосмос, имеет аналогичное устройство. Точнее сказать, мир микрокосмоса имеет идентичную конструктивную и динамическую модальность с миром макрокосмоса. Отличие лишь в масштабах и особенностях, присущих этим масштабам. Мир же, в своей сокровенной сущности, – един и целокупен. И главное, в своей глубинной сущности, в своей сакральной квинтэссенции, он – прост. В нём нет разнообразия. Ибо нет никакой разницы в принципиальном устройстве, к примеру, Галактики, и любой другой «системы», любой другой организации наземного происхождения. Всё живёт и развивается по одним и тем же макрокосмическим законам, всё и вся существует по одним и тем же лекалам мироздания, и ни на шаг не выходит за этот глобальный, и в то же время микроскопический пантеон.

У каждого «организма», у каждой «системы» мироздания, лишь своё время, – лишь свой мир бытия. Если хочешь узнать, как рождаются и умирают Вселенные, загляни в самые мелкие уголки мироздания. Вселенная, такая же «единица», – одна из бесчисленных «единиц», существующих в границах, отчерченных своим масштабом пространства и времени, на бесчисленных уровнях пантеона небытия. Всякий из нас целая Вселенная с множеством звёзд, галактик и туманностей. В каждом из нас отражена вся законченность Вселенной. В этом смысле, ядро атома всякого материала включает в себя всю целокупность материи, из которой состоит Вселенная. Да собственно всякое ядро атома, и есть вселенная для того, кто мельче этого ядра, к примеру, в «Гугол раза». Ведь мир, как на пути уменьшения от нашего бастиона действительности , так и на пути увеличения, уходит – в бесконечное.

Да, в массе своей мы не хотим смотреть в глубину, в сущность вещей. Наше «Я» сопротивляется этому. Оно подсознательно чувствует, что это не принесёт ему радости. Ведь для обывателя, познание глубин мироздания, и счастье, – это две взаимоисключающие противоположности . Счастье подразумевает неведение, оно всегда там, где наиболее сконцентрирована иллюзия, – сопровождающаяся эйфорией поверхностного бытия, – парения над бездной. Знание же, поиск истины, поиск сущности вещей и явлений неминуемо выдвигает наше сознание и мироощущение за пределы иллюзии, а значит за пределы всякой романтики, кроме романтики познания. – В мир холодного исследования, – туда, где всякое «животное счастье» умирает, где в сущности, ничто не может радовать, кроме самоидентификации себя, как чего-то сверх возможного, чего-то из ряда вон выходящего. Здесь остаётся только радость гордости. Тонкое, возвышенное тщеславие духа, которое порой даже не нуждается в постороннем признании. – И это то единственное, что толкает нас к холодным безжизненным берегам истин мироздания, где одиночество такая же необходимость, как и простота быта и отсутствие всякой изощрённости в жизненных потребностях. А также игнорирование всякого иного тщеславия, кроме тщеславия сверх разумного духа.

И вот, что же на самом деле толкает нашу, всё ещё животную сущность к этим безжизненным берегам сознания? Неужели эта Великая гордость сопоставима со всеми удовлетворениями иллюзорной жизни нашего бытового животного бытия? Зачем мы стремимся туда, где лишь скорбь, где нет причин радоваться, где нет места простым наслаждениям и удовлетворениям воли и разума? И вот здесь как мне кажется, наш разум всё же несколько лукавит самому себе. Ведь не получай он хоть какого-то наслаждения, хоть какого-то удовлетворения, пусть латентного, или потенциального, стремился бы он туда? Конечно же, нет. Наша животная сущность, (а наш разум при всём своём возвышенном апломбе часть этой сущности), всегда стремится к удовлетворению, и всегда бежит от боли, если только эта боль не приносит удовлетворения другим «ганглиям» его многогранного и многомерного мира сознания. Ведь нередко бывает так, что боль причиняющая страдание одним «ганглиям» нашего существа, приносит удовлетворение другим. То есть, причиняя боль одной части разума, удовлетворяет другую. Подобно тому, как причиняемая боль нашим инстинктам, в моменты волевых проявлений духа, удовлетворяет разум в целом. И наше стремление сюда , либо убегание отсюда, определяются уже не наличием боли вообще, но преобладанием, – доминированием одного аффекта над другим.

Часто наше стремление к боли, к намеренному диссонансу воли, провоцируется нашей уверенностью в последующем неминуемом наступлении консонанса, то есть удовлетворения. Ведь как боль, так и наслаждение, – два противоположных аффекта, символизирующих собой в нашем органоиде противоположные полюса самой жизни и мира в целом. И в своей глубинной сути, словно противоположные полюса земли, они представляют собой одно и то же. Возбуждение нервной системы, физико-эмоциональный взрыв, – стресс. И разница не в том, что наслаждение имеет созидательный характер, а боль разрушительный, (ибо и то, и другое, в конечном счете, несут и разрушение, и созидание одновременно), но лишь в том, как выстроено наше отношение к этой боли, или наслаждению. С точки зрения вивисекции сакральных основ природы, отношение боли и наслаждения находятся в аналогичном контексте, как в случае противопоставления зла и добра в глобальных транскрипциях оценки жизни и бытия. Различие лишь в «полезности», или «вредности» для нашего организма в целом, состояния вызывающего тот, или иной аффект нашего чувства. И также как в случае добра и зла, на тонких границах «горизонтов событий» этих понятий, где сливаются и размываются всякие границы, в понятиях боли и наслаждения , эти границы так же становятся эфемерными и размытыми. И устремляя сюда свой взор, ты не можешь подчас с уверенностью сказать, что ты на самом деле ощущаешь, приносит ли тебе это больше страдания или наслаждения? И, кстати сказать, эта альтернативная дуалистическая парадигма находит своё олицетворение в сущностных основах удовлетворения нашей личности всяким искусством. Только боль, придаёт всякому искусству действительную ценность для нашего восприятия. Только «истошный крик души», придаёт всякой песне настоящее величие и совершенство. Только «кровь и молоко на холсте», в сакрально-эстетическом смысле, пусть в самых завуалированных и метафорических формах, но всё же кровь в контрасте с молоком, – завораживает и придаёт произведению искусства настоящее достоинство. Да и в самых простых транскрипциях нашего быта, всё обстоит именно так. Каждый из нас замечал, как схожи в своих тональностях плач и смех. Как пик сексуального удовлетворения схож с болью, и последующим отдохновением отпускающего. Или напряжением наполнения и последующим опорожнением мочевого пузыря. Всё зависит от твоего отношения, от эмоционально-психического настроя. И для того, кто смотрит достаточно глубоко в эту жизнь, становится очевидным, что боль, в преодолимых собственных интенсивностях, полезна так же как полезен яд в малых преодолимых дозах.