Иржи Ганзелка - Африка грёз и действительности (Том 2)

И вот мы нашли на берегу самого прекрасного из всех африканских озер полуразвалившийся одноэтажный домик, в котором, правда, было пять комнат, но зато не было ни одного неразбитого стекла в окнах и имелась только одна дверь, которая не запиралась. Ключ нам действительно не потребовался: его не во что было бы воткнуть. На крыше росли деревья в метр высотой, а буйная растительность давно уже скрыла всю соломенную кровлю. За домом находилась маленькая кухонька с примитивным очагом, а с другой стороны к нему лепился сарай под дырявой крышей, балка которой каждую минуту грозила провалиться. Мы ее сорвали, вырубили мачетой всю растительность внутри сарая и устроили там гараж для «татры». Ей было бы не хуже, если бы мы ее поставили в любом другом месте; на нее точно так же лил бы дождь и точно так же жгло бы ее солнце, как и в этом уютном гаражике.

Потом мы тщательно осмотрели «замок», который должен был стать нашим убежищем на длительный срок, забили досками отверстия, оставшиеся от дверей, и повесили на окно «спальни» противомоскитную сетку. Дверь, ведущая в маленькие сени, где стояла растрескавшаяся цементная ванна, не имела косяков, и нам ничего другого не оставалось, как поставить на заколоченное окно ведро с водой, так чтобы его падение разбудило нас, если бы к нам вздумал забраться незваный гость. Опыт у нас был богатый, вынесенный из Эфиопии и Сомали, и мы поэтому, ложась спать в своих спальных мешках, всегда клали под голову мощный электрический фонарь и пистолеты, хоть на их чехлах и болтались до сих пор свинцовые пломбочки, привешенные в Касинди. А вдруг!..

Однако все эти хлопоты и неудобства были очень дешевой ценой за окружающее нас великолепие. Вечная весна с приятной температурой, заставляющей забыть об убийственной влажной жаре тропиков, составляет одну из приятнейших особенностей этого глухого уголка Центральной Африки. И самое главное — Киву единственное из озер Экваториальной Африки, в котором нет крокодилов. Прервав работу, мы в любое время могли поплавать в его прозрачных водах, над которыми раскинулась чудесная синева, где-то на горизонте сливающаяся с туманной зеленью первобытных лесов. К тому же уединение избавляло нас от назойливости любопытных репортеров и путешественников, проживавших в гостинице. Абсолютный покой полностью вознаграждал нас и за жесткие бифштексы, которыми нас подчас кормил Вамба. Мы привыкли даже писать при свете мерцающих свечей, пока семейство Келеров не прислало нам две керосиновые лампы.

— Сегодня летучая мышь еще не прилетала в гости, — говорит Иржи, придвигая тяжелый стол к входной двери.

Мирек в это время раскладывает на ночь спальные мешки. Волны озера плещутся у берегов под низкими кустами, и через четырехугольник окна в комнату проникает бледная дымка лунного света; месяцу, кажется, удалось выбраться из облаков. Эластичные кожаные ремешки, прикрепленные к широксй раме кровати без спинки, мягко поддаются под телом, как влажная сетка теннисной ракетки.

Шорох крыльев летучей мыши прервал наши размышления и воспоминания о первых днях, проведенных в «заколдованном замке».

— Вот и явился ревизор на ночной обход, еще ведь ни одной ночи не пропустила…

Дни бежали со страшной быстротой. Вот наступил и день отъезда. Вамба и Ялосемба укладывали в «татру» последние чемоданы, а машина, отдохнув за несколько недель, ждала теперь, когда мы отпустим поводья и она сможет пуститься в дальнейший путь к Столовой горе. Наши слуги напряженно следили за нами, когда мы на капоте автомобиля делали запись в их рабочих книжках под другими записями в рубрике «квалификация», сделанными на французском языке. Потом они с благодарными улыбками пересчитывали деньги, полученные за последнюю неделю работы и двухнедельную надбавку «на пошо». [69] Пошо (суахили) — густой суп или каша из кукурузной муки на молоке.

— Мерси, бвана, мерси. — Оба смеются, показывая подкову белых зубов, и машут вслед машине, посылая нам свой последний привет.

Там-там-татата-там, там-там-татата-там…

Стройный, мускулистый негр в экстазе как будто переламывается в коленях, медленным, змеиным движением выгибает таз, дергается верхней половиной тела какую-то долю секунды; в то же время обе его руки, сжимающие конические палочки, опускаются, чтобы в следующее мгновение снова взметнуться в воздух. Десять других пар барабанщиков, выстроившихся друг против друга, напряженно следили за его движениями, подняв палочки высоко над головой. Их слух уже заранее напряженно внимал экстатическому ритму, глаза жадно впивались в шершавую кожу нгомы с отскакивающими от нее палочками, а колени чувственно подгибались. Они, казалось, не замечали окружающего: ни напряженного молчания нескольких сотен зрителей, ни жужжания кинокамеры у самых ушей.

На какую-то долю секунды синкопические звуки барабанов замирают в воздухе — и вдруг все палочки одновременно ударили по выстроенным в ряд нгомам.

Там-там-татата-там, там-там-татата-там, разнеслось по всему просторному подворью в Ньондо. Сотни зрителей теснятся вдоль ограды над нижней частью двора и напряженно ждут прихода инторре, ватузских танцовщиков. Стройные, высокие, до двух метров ростом ватузы в пестрых цветных накидках стоят гордо, с каменными лицами, но появления своих воинов они ожидают так же страстно, как и негры из соседних племен баньяруанда и несколько приглашенных европейцев. В толпе теснятся негритянки с выбритыми в курчавых волосах фантастическими орнаментами. В складках покрывал за спиной матерей спят маленькие дети. Зрители стоят тесно, голова к голове; напряженное внимание; нетерпение…

В нижнем конце подворья вдруг раздался приглушенный шум, и сейчас же вслед за этим появились первые ряды воинов, грудь и лица которых разрисованы белыми полосами. Внезапно они останавливаются и выжидают.

Нгомы загремели в новом ритме.

И вдруг с воинственным кличем танцовщики ринулись вперед. Тела их, как будто отлитые из сплава бронзы и каучука, заполнили все пространство подворья. Для них, казалось, закон тяготения потерял свою силу. Они взлетали высоко в воздух, изогнувшись в талии, запрокинув назад голову, и мягко, как ягуары, падали на желтый песок, держа копье в руке.

Один за другим они судорожными прыжками проносятся по двору; едва босая нога коснется песка, тело на лету застывает в позе нападения. Один за другим несутся они, как призраки. Потом с бестелесной легкостью взлетают над землей; лишь босые раскрашенные ноги отбивают такт по песку.

Первые воины исчезли так же неожиданно, как появились, и под ускоренный ритм барабанного боя на площадь вбежали новые десятки ватузов, чтобы продемонстрировать вершины танцевального и воинского искусства своего боевого племени. Свободные юбочки спускались у них ниже колен, резко выделяясь своей яркой белизной на черных, как эбеновое дерево, телах, лоснившихся на солнце. Прикрепленные над щиколотками босых ног трещотки издавали звук при каждом шаге; с головы свисали длинные султаны из тонкого белого волоса, прикрепленные к красным повязкам, проходившим вокруг лба и под подбородком. Танцоры рассыпались по всему подворью, как резиновые черти; с визгом и воем они падали на землю и сейчас же снова подскакивали вверх, будто вскинутые невидимой пружиной. Земля содрогалась под ударами ног, когда они, дав мышцам предварительно отдохнуть, снова бросались друг на друга с копьями в обеих руках и в последний миг успевали увернуться от удара.