Юрий Давыдов - Плау винд, или Приключения лейтенантов

Яхту оленьими шкурами одели и брезентом накрыли. Однако пузатые железные печурки плохо грели. Вечерами ночлежники усердно тюкали топорами, срубая с коек лед, нараставший за день. Бр-р… Не постель – холодильник. А как постелешься, так и выспишься. Впрочем, что ж? Арктика не пансион для благородных девиц.

Зима покатилась. Начались научные работы. Люди были здоровы. Приборы действовали исправно. Амундсен, готовясь в санные рейды, откармливал собак.

Стояли лихие морозы, термометр зачастую показывал минус шестьдесят. Снег лежал метровой и больше глубины. Ярко и злобно горели звезды.

Как ни были все заняты хозяйством, наблюдениями, охотой, как ни развлекались песенками, записанными на фонограф, а случалось, навеет вьюга печаль, мрак согнет плечи, как ноша. И тогда приходило на ум многое, связанное в летописях Севера с этой Землей Короля Уильяма.

Первую зимовку экспедиция сэра Джона Франклина провела на острове Бичи. На том самом острове Бичи, где лежала памятная доска. А весной корабли «Эребус» и «Террор» продолжили плавание. Снова оделись парусами, из труб снова повалил темный дым, едкий угольный запах которого так напоминал родину.

Франклин вел суда, лавируя среди вековых льдов – многолетних, торосистых, толщиною в три-четыре метра. А потом эти тяжкие глыбы, будто изнутри высвеченные голубым, бирюзовым и зеленоватым светом, накрепко затерли «Террор» и «Эребус».

Пожалуй, можно было бы вытянуть и вторую зимовку. Если бы… Все, кажется, предусмотрели начальник экспедиции и его офицеры, ничего не позабыли. Однако нет, не все. Забыли они про подлость купеческую. Некий мерзавец, оптовый поставщик провианта, всучил им залежалый, негодный товар. И теперь, в полярной пустыне, путешественники выбрасывали за борт бочки и ящики. А следом за ними медленно спускались в пучину тела умерших от цинги и голода.

И все же по весне 1847 года дрейф продолжался. То было капризное движение, его определяла не воля моряков, а дурь льдов и течений. Угрюмо молчали холодные машины, не вращался винт, не надувались паруса. И все больше трупов опускалось в море. Давным-давно некий мореход, умирая, прошептал: «В море мы так же близки к небесам, как и на суше». И кто знает, не эти ль слова повторил перед кончиной старый сэр Джон?

А четырнадцать лет спустя, после того как ликующие толпы лондонцев проводили «Эребус» и «Террор», здесь, на Земле Короля Уильяма, появился лейтенант Хобсон. Он был участником спасательной партии – одной из тех партий, которые не спасли ни души. И вот здесь, на земле, где ныне зимовал Амундсен, лейтенант нашел засургученную бутылку с запиской. Долгие годы записка была тем, что в Англии зовут «мертвым письмом», письмом, не доставленным адресату. Оно перестало быть «мертвым», но поздно, слишком поздно.

Неровные строчки покрывали клочок бумаги, найденный Хобсоном. И Хобсон прочел о зимовке на острове Бичи, о второй зимовке во льдах, о смерти матросов и офицеров. И еще он прочел: «Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 года…»

И дальше:

Корабли ее величества «Террор» и «Эребус» были покинуты 22 апреля в 5 милях к северо-западу от этого места, где они были скованы льдами с 12 сентября 1846 г. Офицеры и команда, всего 105 душ, под начальством капитана Ф.Р.М. Крозье, высадились здесь под 69°37'42" северной широты и 98°41' западной долготы…

И опять взор Хобсона упал на короткую строчку:

Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 года.

Внизу была приписка:

Мы отправляемся завтра, 26-го, к реке Бекс-Фиш.

Все. Точка. Ни один не остался в живых.

После сочельника, отмеченного роскошно благодаря изобретательности кока Линдстрема, и после двадцатипятилетнего юбилея Вика, отпразднованного с веселой помпой, экипаж «Йоа» вступил в новый, 1904 год.

Холод держался жгучий, как неразведенный спирт: минус пятьдесят три, минус шестьдесят, минус шестьдесят два. Но проблемы земного магнетизма требовали от Амундсена частых поездок по острову. И вот в дни отчаянных, невыносимых холодов свершилось то, о чем столь патетично рассуждал гамбургский седовласый профессор Неймайер. Ведь он, Неймайер, ставил достижение Северного магнитного полюса выше одоления Северо-западного прохода. И вот свершилось: капитан Руаль Амундсен достиг Северного магнитного полюса…

В начале июня послышались клики гусиных караванов. В ручьях и озерах плеснула рыба. Потешные зверушки лемминги засновали среди мхов. И затолклись, загудели, застонали комариные армады: от их жалящей, назойливой злобы спасу не было.

Пролив Симпсона вскрылся, путь на запад очистился. Однако яхта по-прежнему стояла в пустынной бухте: Амундсен обещал Нансену, обещал Неймайеру привезти побольше наблюдений над земным магнетизмом. Как ни не терпелось идти дальше, Руаль оставался на Земле Короля Уильяма.

А время текло, словно бы подчиняясь эскимосским приметам: май – детеныш тюленя уплывает в море; июнь – детеныш тюленя линяет; июль – олень рожает, птица высиживает птенцов… Месяц за месяцем, смена времен, постоянность бытия: сентябрь и октябрь – олени откочевывают на юг; ноябрь – эскимосы готовят зимние склады; декабрь – солнце скрывается. И опять – январь: у-у, холодно, эскимос мерзнет.

Мерзнут и норвежцы. Все так же ведут они свои исследования: все так же уходят в санные экспедиции, натыкаясь среди снегов на останки отряда Франклина, поправляют могилы, видят высеченную на скале надпись:

Вечная память открывателям Северо-западного прохода.

Тринадцать месяцев действовали приборы обсерватории. Тринадцать месяцев недвижим был винт «Йоа», убраны прочные паруса, молчал мотор. Но вот в августе 1905 года приборы остановились и заработал мотор: «Иоа» покидала Землю Короля Уильяма.

Туман клочьями путался в парусах, туман клубился у бортов, белесый, с прожелтью. Слабый бриз морщил воду. Солнце садилось красное. Тишина, чернь береговых утесов да ровный стук мотора. В тот час на траверзе мыса Холла моряки опять увидели каменные надгробья франклиновских скитальцев, скалу, где было высечено: «Вечная память открывателям…» И, салютуя мертвым, норвежцы приспустили флаг.

Камни и мели по курсу «Йоа». Ни одно судно не показывалось на этом отрезке пути. Карт нет, лоций нет. Бросай и бросай лот, торчи на марсе, вахтенный! Закусив погасшую трубку, осторожно ворочает штурвал Амундсен. Вик и Риствед сменяют друг друга у мотора. Лунд и Хельмер Хансен ведут прокладку.

Пролив Виктории встречает крошевом льда. Яхта отходит, юлит, опять движется вперед. Все дальше идет яхта. Мимо крутобокого острова Ричардсона, мимо каменистого острова Крузенштерна, что в проливе Долфин и Юнион [31], неподалеку от устья реки Коппермайн…