Владимир Санин - Новичок в Антарктиде

— Упадёт — может набить синяк, — озабоченно заметил старпом. — Следите за карнизом, попробуем.

Пожалуй, за все двадцать пять послевоенных лет и не испытывал столь острых ощущений. Шлюпка яростно налетала на айсберг и, подбрасываемая волной, влезала на него метра на полтора. В распоряжении Серёжи была секунда, за которую он успевал нанести два удара. Пока трое из нас отталкивались от айсберга опорными крюками, остальные ловили осколки льда. К сожалению, большинство из них падало в воду, теряя, таким образом, всякий интерес для науки, и заветный мешок заполнялся удручающе медленно. К тому же сильно действовал на нервы нависающий над нами дамоклов карниз — черт его знает, насколько прочно он держался. Вспоминалась пресловутая последняя соломинка, которая переломила спину верблюда. Может, и этот гнусный карниз ждёт последнего удара?

Старпом решил перебазироваться. Если бы нас страховала вторая шлюпка, можно было бы попытаться верхом на волне проскочить на площадку к пингвинам и там нарубить без помех миллион тонн льда, но выполнять такой цирковой трюк в одиночестве было рискованно. Пришлось вновь уходить назад и вновь бросаться на стену. Один раз некстати подвернувшейся волной шлюпку так швырнуло к айсбергу, что раздался треск. Мы легко догадались, что трещал не айсберг. Отошли, проверили шлюпку — швы в порядке.

— Думаю, хватит! — с деланной бодростью возвестил один научный работник, кивая на скромную кучку добытого льда.

— А вот я так не думаю! — с весёлой мстительностью возразил старпом.

— Вы же сами говорили, что без полного мешка не уйдёте!

Хрустела шлюпка, разлетался во все стороны лёд. Осколком поранило палец Серёже, и ледоруб подхватил Евгений Давыдов. Мешок был уже полон, но вошедший в азарт Евгений с остервенением лупил по айсбергу до тех пор, пока другой осколок не рассёк кожу на его подбородке. Здесь уже было решено ставить точку — не стоит искушать судьбу.

Операция «Возьмём айсберг за вымя!», как потом её окрестили, продолжалась часа полтора. Мы возвращались обратно с победой. Мне был доверен штурвал, и я второй раз в жизни — первый имел место в Индийском океане, когда я плавал на рыболовном траулере, — вёл по морю шлюпку. Пишу эти строки и смотрю на фотокарточку: растерянно качается на волнах избитый чуть ли не до потери сознания айсберг, а от него уходит шлюпка с людьми, на лицах которых светится торжество победителей. За штурвалом, гордо расправив плечи, стоит человек в спасательном жилете и в тёмных солнечных очках. Весь его вид свидетельствует о том, что человек этот держит штурвал уверенно и ни за что не выпустит его из рук до самой швартовки, когда старпом, не обращая внимания на униженные просьбы, даст рулевому отставку, чтобы самолично подвести шлюпку к борту «Визе».

Так закончилась операция, в ходе которой мне довелось внести свой пока ещё недостаточно оценённый вклад в науку. Быть может, — кто знает? — подобранные мною осколки льда откроют перед человечеством новые горизонты в смысле познания окружающего нас мира. Допускаю, что тогда, возбуждённые сенсационными газетными заголовками, все бросятся искать наш айсберг; его легко отличить от остальных: если на площадке, где загорают пингвины, вы найдёте брошенную мною пустую пачку из-под сигарет «Ява» — знайте, что айсберг тот самый. Желаю успеха!

Двадцатилетний математик входит в науку как сложившийся учёный. Пушкин и Лермонтов в юном возрасте создали лучшие произведения русской поэзии. Моцарт мальчишкой писал гениальную музыку, а Таль завоевал звание чемпиона мира по шахматам.

Но я не знаю ни одного полярника, который стал бы знаменитым в юном возрасте: для того чтобы победить белое безмолвие, одного лишь вдохновения и гениального озарения мало. Прибавьте к этому силу воли, мужество, стойкость — всё равно мало. Нужен ещё опыт, приходящий только с годами. Гениями рождаются, опытными и мудрыми становятся. Пилоту нужно налетать много часов, чтобы стать настоящим лётчиком; хирургу — сделать сотню операций, чтобы обрести уверенность; полярнику нужно десять раз побывать на краю гибели, десять раз мысленно проститься с родными и близкими — и лишь тогда про него скажут: «Этот ничего, кое-чему научился».

Полярнику мало знать правила: каждую минуту, каждую секунду он должен готовить себя к случайностям. Ибо закономерность его полярной жизни — непрерывная цепь случайностей. Золотое правило полярника: выходя из лагеря в ясную погоду, помни, что через минуту налетит пурга; что трехметровый лёд бывает хрупок, как оконное стекло; что снег под тобою — это призрачный мост над пропастью, у которой нет конца.

Ни на мгновение не забывай о мелочах! Именно они — главная причина твоей возможной гибели. Недосушил обувь — обморозишь ноги. Не проверил рацию — товарищи не будут знать, где тебя искать. Плохо пришил пуговицу — схватишь воспаление лёгких.

Вспомни, из-за чего ты чуть было не погиб в прошлую экспедицию, — и проверь. Вспомни, из-за чего погибли твои предшественники, вспомни, из-за чего они могли погибнуть, — и проверь, сто раз проверь.

В те дни, когда «Визе» шёл от острова Ватерлоо к Мирному, я наслышался много таких историй. Мы собирались в каютах, пили кофе, курили и беседовали о всякой всячине. Меня поразило, что, рассказывая о самых тяжёлых днях своей жизни, полярники не теряли чувства юмора; признаюсь, это мне казалось даже кощунственным, но потом я осознал, что иначе нельзя, ибо юмористическое отношение к самому себе не только признак самокритичности — это и показатель душевного здоровья. Поразило меня и другое: люди, которые делали ошибки и оставались в живых вопреки логике, нисколько не считали зазорным рассказывать об этих ошибках, наоборот — «учтите, ребята, и не повторите».

Вот две такие истории.

— Это случилось в Восьмую антарктическую экспедицию, — начал Сидоров.

— Предыдущая экспедиция обходилась без станции Восток — её законсервировали, но ненадолго: уж слишком важные, уникальные данные можно было там раздобыть. Вновь открыть станцию поручили мне. Первым рейсом я взял с собой четырех Николаев: механиков Боровского, Лебедева, Феоктистова и повара Докукина. Перед отлётом из Мирного договорился с руководством экспедиции, что выйду на связь через три дня. Почему? Мы были абсолютно уверены, что на станции все в порядке и что расконсервировать её будет проще, чем вскрыть банку сардин. А чего опасаться? Ближайший человек — в полутора тысячах километрах, медведи остались в Арктике, об ураганах на Востоке мы не слыхивали. Мы были абсолютно уверены — и лишили себя связи.