Владимир Санин - Новичок в Антарктиде

— Пусть опоздавший плачет, судьбу свою кляня! — приговаривал Коля Фищев, поедая одну булочку за другой.

И тут появился опоздавший Тимур. Взглянув на опустевшее блюдо, он издал нечленораздельный и горестный вопль.

— И этот человек вчера беседовал с конгрессменами! — под общий смех заметил Коля.

У меня из головы не выходило адмиральское приглашение и я, подогревая зависть окружающих, принялся вслух мечтать.

— Сначала мы с Василием Семёновичам побываем на Мак-Мердо, поглазеем на вулкан Эребус и посетим домик Скотта. Там, говорят, сохранился ящик галет, оставшийся от его экспедиции. Одну галету я, конечно, стащу как сувенир. Потом мы полетим на Южный полюс, где американцы устроили аттракцион: катают гостей на тракторе вокруг земной оси и выдают свидетельство о кругосветном путешествии. Не расстраивайтесь, ребята, мы каждому из вас дадим потрогать этот документ. Только уговор: вымыть руки и не толкаться!

— Может, американцы за вами и не прилетят… — уныло, но с такой затаённой надеждой проговорил кто-то, что все расхохотались. Кроме меня.

— Не хватайтесь за сердце, Маркович, прилетят, — успокоил Сидоров. — Откровенно говоря, и мне хочется пополнить второй осью свою коллекцию. Первая в ней оказалась три года назад, когда СП-13 прошла в сорока километрах от полюса. Такого случая, конечно, мы упустить не могли, хоть пешком, а добрались бы до верхней точки. Но пешком не было нужды — с нами дрейфовал вертолёт. Прилетели на полюс, определились, воткнули в земную ось флаг и вылили на неё бочку отработанного масла: смазали, чтобы не скрипела…

Ребята разошлись на работы, а я принялся меланхолически мыть посуду и прибирать кают-компанию. Настроение было какое-то смутное, не покидала туманная мысль, что я делаю что-то не то. Товарищи созидают, строят «разумное, доброе, вечное», а я смываю жир с тарелок и призываю уважать труд уборщиц. После каждой трапезы ребята льстиво заверяют, что я приношу неслыханную пользу, а Василий Семёнович не упускает случая выдать мне комплимент:

— Восточники запомнят вас как образцового дежурного. Вы даже не представляете, как нас выручаете!

Хитрец!

А в другой раз он забросил такую удочку:

— Почему бы вам не остаться с нами на год? Дадим вам отдельную комнатку, сочиняйте в своё удовольствие. А в свободное время будете… это самое… дежурить. Ну, соглашайтесь. Вот ребята обрадуются!

— Тому, что не они, а я буду мыть посуду?

— Ну конечно!.. То есть, не только этому, но и тому…

— …что я буду подметать полы и чистить умывальник?

Сидоров не выдержал и рассмеялся. Но впоследствии он не раз возвращался к своему предложению, заставляя меня мучительно колебаться.

Так вот, я почувствовал в себе силы выйти наконец из сферы обслуживания в сферу производства. С другой стороны, там я вряд ли сразу стану полноценным работником. Поэтому напрашивался такой вывод: оставаясь штатным дежурным, взять ещё и полставки разнорабочего.

Едва я успел построить эту логическую конструкцию, как Флоридов выловил из эфира великолепную весточку: из Мирного вылетели два борта, и через шесть часов мы обнимем шестерых наших товарищей. Блокада Востока прорвана! Иван Тимофеевич отправился готовить тягач к расчистке взлётно-посадочной полосы. Вот он, удобный случай! Я попросил Тимофеича взять меня с собой, получил его согласие и побежал одеваться.

Тяжёлый тягач самая надёжная и любимая транспортная машина советских полярников. Мощный и манёвренный, как танк, тягач способен тащить за собой десятки тонн груза. Неприхотливая, воистину незаменимая машина! Трактор не достаёт ей и до плеча, на её фоне он выглядит словно молодая лошадёнка рядом с могучим тяжеловесом. К сожалению, трясётся и грохочет тягач тоже как танк. Мы ползали по полосе, расчищая и укатывая её специальным устройством, и по-дружески беседовали, точнее — орали во все горло.

Мы гоняли тягач по полосе. Читатель может саркастически сказать: «Мы пахали…» — и ошибётся, потому что за рычагами большую часть времени сидел я. Во имя истины замечу, что своё место Тимофеич уступил весьма неохотно: интуиция, видимо, ему подсказывала, что из этого не выйдет ничего путного. Поначалу так оно и было: в тягач, до сих пор спокойный и вежливый, как пони в зоопарке, словно вселился дьявол. Едва я сел за рычаги, как он начал содрогаться от ярости и шарахаться из стороны в сторону, норовя разбить нашими телами стенки кабины. Тимофеич только за голову хватался, глядя, как я превращаю гладкую полосу в просёлочную дорогу с выбоинами и ухабами. А когда тягач, дико взревев, рванулся с полосы на снежную целину, инструктор тактично, но твёрдо предложил ученику пересесть на пассажирское место. Слегка обескураженный, я дал возможность инструктору успокоиться и вновь возобновил свои притязания. И что бы вы подумали? Вторая попытка завершилась столь успешно, что Тимофеич только ахал и цокал языком: с таким изяществом и лихостью я вёл тягач. И лишь огрехи на виражах в конце полосы свидетельствовали о том, что за рычагами сидит механик-водитель пока ещё не экстракласса. Огрехи Тимофеич ликвидировал самолично, а в остальное время сидел и курил, расхваливая меня на все лады.

И когда часа через два к нам подсел Валерий Ельсиновский, он стал свидетелем моего триумфа.

— Профессионал! — явно гордясь своим способным учеником, говорил Тимофеич. — Уже километров пятнадцать орудует рычагами — и не угробил тягач!

Ревнивый Валерий тут же загорелся желанием испробовать свои силы, и теперь уже за головы хватались оба его инструктора. Я терпеливо делился с доктором передовым опытом и добился заметного повышения его мастерства. В дальнейшем мы не раз конкурировали, добиваясь права сесть за рычаги; наверное, за год зимовки доктор набил руку и сравнялся со мной классом, но будет нелишним скромно напомнить, что первым его, Валерия, учителем был всё-таки я.

Здесь, на полосе, мне удалось чуточку «разговорить» Тимофеича: до сегодняшнего дня он рассказывал о чём угодно, только не о себе, всячески увёртываясь от моих наводящих вопросов. Я знал, что Тимофеич много лет работал начальником участка на Кировском заводе в Ленинграде, три года провёл в Антарктиде, из них два — на Востоке; знал, что все начальники, с которыми он зимовал, не жалели усилий, чтобы вновь его заполучить; видел, как, прощаясь с Тимофеичем перед отлётом, ребята из старой смены довели лётчиков до исступления, ибо объятиям не было конца.

— Эх, жалость какая — улетит через полтора месяца Зырянов… Чего бы только не отдал, чтобы он с нами на год остался! — сокрушался Сидоров.

А начальник старой смены Артемьев в одной из наших коротких бесед говорил:

— Один только Зырянов — это целая книга. Нам повезло, что он был с нами — стержень коллектива! Присмотритесь к нему. Из всех полярников, которых я знаю, он выделяется своими человеческими качествами. То, что он в совершенстве знает дизеля и транспортную технику, вызывает разве что уважение. Но прибавьте к этому особую человечность и трудолюбие — и вы поймёте, почему Тимофеича любят. Причём поймёте быстро, через несколько дней.