Илья Стогoв - Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света

Сперва был Царьград, потом Персия и Индия, а к началу ХХ века наступил черед Тибета. Подлунный мир был слишком тесен, чтобы в нем могло существовать две империи. И Лондон, и Петербург светились сиянием павшего Рима. Англичане создали государство, какого не видывал мир. Лондон управлял семьюдесятью процентами поверхности земли. Но теперь против Британии встали русские, и земля закачалась у англичан под ногами.

Новая Россия не просто претендовала на место в Европе. Теперь она претендовала на ведущее место в Европе. Русские полки стояли у границ Европы, и континент поеживался от ужаса. Батый не дошел до Атлантики, но эти-то дойдут! Жители жутких восточных степей, всадники в мохнатых азиатских шапках – как таких остановишь?

Мировая война была неизбежна: степь против островов, Андреевский стяг против Юнион-Джека, – кто, русские или англичане?

В Бухаре я застрял почти на неделю. Моя гостиница называлась «Мехменхона». Она располагалась с обратной стороны самого высокого в мире минарета Калян. Район был запущенным даже по азиатским меркам. Как-то среди мусора разглядел сплющенную дохлую кошку. Ее задние ноги кто-то недавно грыз. В другом месте поверх груды щебня лежал грязный отрубленный человеческий палец. Заняться было нечем.

В пустынях умершие культуры выглядят особенно омерзительно. Жарко, мутит от запахов, и вечная, въедающаяся под ногти, пыль. Никуда не деться от этой ужасной пыли.

В Узбекистане телевизор ловил московский телеканал «ОРТ». В первый раз за две недели я посмотрел выпуск русских новостей. Дикторши строили глазки и избегали называть вещи своими именами. Но было ясно: это пиздец. Нужно не маяться дурью, а возвращаться на историческую родину.

1998 год стал концом эпохи. По крайней мере для меня. До этого казалось, что все идет по восходящей. Да, я занимаюсь черт знает чем, вечно сижу без денег, и непонятно, что будет дальше. Но это просто потому, что я молод. Повзрослею и все будет ОК: зарплата, дом, семья… А теперь я, пропитанный пылью, сидел в Бухаре, сжимал в руках тающие купюры и ежился от ужаса: это навсегда. Пройдет пять лет или двадцать пять – ничего не изменится.

Прежде казалось, будто мир устроен разумно и все мы, довеселившись, станем похожи на собственных родителей. Будем работать, жить семьями, приходить с работы и целовать детей… Тоже проживем долгую, разумно устроенную жизнь…

После 1998-го эти иллюзии рассеялись.

Я всегда буду таким, как сейчас. Вот она моя жизнь – никакой другой жизни нет. Я всегда буду безденежным и никому не нужным. А через тридцать лет еще и безнадежно старым.

В небе над Бухарой даже в самый солнечный день торчал огрызок полумесяца. Это было не странно: что еще могло висеть в небе над таким городом, как этот? Я сутками лежал в гостиничном номере, смотрел на полумесяц и готов был разрыдаться. Жизнь моя оказалась пустой и никчемной. Чтобы в ней появился хоть какой-то смысл, в жизни ведь должно быть что-нибудь большое. Например империя. Если бы я был молодым лейтенантом имперской армии, то не сидел бы в этой заднице и не маялся бы дурью, а сидел бы там, где приказано, и делал бы то, что должен делать.

Я не служил в армии. Но последнее время я иногда думаю, что зря. Быть офицером – прекрасный способ решить вопрос о смысле происходящего. Ты принимаешь присягу, и мир становится очень простым. Как бы ни обернулась жизнь, ты всегда будешь знать, что делать. У солдата дорога одна: идти и победить! Или умереть.

Двести лет подряд англичане кричали: God Save The Queen! Русские отвечали: Боже, царя храни! Тысячи таких же, как я, отправлялись черт знает куда и с мальчишескими улыбками отдавали молодые жизни ради великой цели. А потом это занятие всем надоело. Видел я молодых англичан: они наелись такими игрушками даже больше, чем русские.

Шестьдесят лет назад рухнула Британская империя. Пятнадцать лет назад развалился СССР. Ни Петербургу, ни Лондону Азия больше не нужна. Никому больше ничего не нужно. Люди по инерции зарабатывают деньги, завоевывают женщин, продумывают жизненные стратегии – будто строят собственные (совсем крошечные) империи. В том, чтобы присоединять к России Стамбул, смысла было не много. В этих занятиях его нет вообще.

Я все еще торчал в Бухаре. На улице стояла жара. Деньги мои кончались, а на Родине бушевал дефолт. Жить даже ради самой высокой цели на свете было все равно бессмысленно. А жить ради маленькой цели было противно.

В Петербург с визитом приехал модный французский писатель Фредерик Бегбедер. Осветить событие поручили моей знакомой телевизионной режиссерше. Она французского модника не читала, но знала, что читал я. Режиссерша позвонила, попросила ей помочь. Я согласился.

Снимать звезду договорились в гостинице. Часам к семи вечера съемочная бригада подъехала к отелю. Бегбедер спустился и предложил пообщаться в гостиничном ресторане. Рубашка, в которую он был одет, поражала воображение.

Телевизионщики задали писателю пару вопросов, записали ответы и, чтобы зря не тратить пленку, выключили камеру. Им было безразлично, что именно он ответит: в сюжете французскую речь все равно будет не слышно, а в переводе они смогут сказать за него то, что подходит по смыслу. Француз об этих нюансах не знал и продолжал кривляться еще минут сорок.

Совсем вечером в клубе «Полиглот» для Бегбедера устраивалась вечеринка. Из ресторана мы двинулись в клуб. Бегбедер сказал, что поедет с нами, и попросил немного подождать: он должен переодеться в вечернюю рубашку. В клубе было тесно. Все пили вино «Божоле-Нуво», потому что спонсором вечеринки выступила французская алкогольная компания.

Сразу, как только мы приехали, Бегбедер на минутку исчез, а появился уже с двумя ослепительными проститутками. Девицы были русскими, но Бегбедер уверял, что он познакомился с ними еще в прошлом году, в Париже, на дне рождения Лари Флинта. Проститутки не очень понимали, куда попали, выглядели испуганными и по-русски спрашивали у Бегбедера, поедут ли они сегодня в дорогущий ресторан «Акварель»?

Писатель орал иногда, перекрикивая музыку:

– Водка-фор-эврррибади!

Или так:

– Оргия! Лет’с старт оргия!

Потом проститутки все-таки увезли его. Может быть, им даже удалось доехать до «Акварели».

А я встретил на вечеринке в «Полиглоте» знакомую. Девушку звали Марта. Недавно она продала квартиру в СПб и уехала жить в Прибалтику. По слухам, отлично устроилась.

Я сказал:

– Привет! Сто лет тебя не видел.

Марта щекой коснулась моей щеки и сказала:

– Привет-привет!

Она спросила:

– Что ты пьешь?

– «Божоле». Тут больше ничего нет.