Юрий Аракчеев - Луна над пустыней

А полярные животные? Ведь это только представить себе жизнь императорских пингвинов на Земле Адели в Антарктиде, где ветер достигает 70 метров в секунду при температуре от 10 до 30 градусов ниже пуля! По заключению специалистов, мороз в 30 градусов при таком ветре равносилен морозу в 180 градусов при штиле! Подсчитано, что за год через каждый квадратный метр поверхности ветер перевевает до 20000 тонн снега… И все же колонии императорских пингвинов процветают, а как раз в самое суровое время года странные птицы принимаются насиживать яйца. Я как-то разговаривал с человеком, прожившим год в Антарктиде. Он удивлялся тому, что колонии пингвинов зимой собираются в местах не только никак не защищенных от ветра (впрочем, спрятаться от ветра там почти невозможно), но еще и удаленных от места питания, берега океана. Чтобы поесть, пингвин совершает вояж в несколько десятков, а то и сотен километров. Наедается сам и приносит в зобу рыбу детенышам. Почему колония не перемещается к берегу, остается загадкой.

Но больше всего поражает другое. Известно, что все во Вселенной стремится к дезорганизации, нивелированию — так называемое свойство энтропии. Горы медленно разрушаются и сравниваются с землей, русла рек размываются, камни стареют и крошатся, Солнце остывает. И тут же, в противовес и вопреки бесконечному разрушению, — жизнь. Сверхорганизация. Постоянное совершенствование. Непрерывное усложнение. Одна живая клетка уже чего стоит, а организмы? А человек? А человечество со все растущим техническим прогрессом? Откуда это все? Что движет сверхорганизацией жизни, почему эволюция направленна, отчего организмы не упрощаются, а, наоборот, усложняются, чем все это вызвано, для чего?..

Дарбаза. Несчастных 60 или 70 километров от Ташкента мы протащились за два часа.

— Почему ты так медленно ехал, Розамат?

— Тише едешь — дальше будешь! Фургон отвалится, нельзя. Ладна, если хотите, быстрей ехать буду.

И вот… О, этот торжественный миг! Шоссе тянется дальше, а наша машина, наш родной голубой фургон, медленно сворачивает налево и, переваливаясь с боку на бок, ползет по разъезженной, высушенной солнцем дороге. Кузов немедленно наполняется типично среднеазиатской пылью — мелкой, горьковатой на вкус. Иногда что-то хрустит на зубах.

С цивилизацией покончено, впереди — так называемые Приташкентские чули (сухие степи и пустыни, глинистые и песчаные), и где-то там среди них затерялась первая по длине и вторая по полноводности река Средней Азии — Сырдарья. «Дарья» — «река», «сыра» — «тайна». Таинственная река.

Розамат выполнил свое обещание. Машина вдруг дернулась, взвыла, а в нашем фургоне началось такое… Если на первых метрах пустынной дороги вещи, аккуратно и рационально уложенные, всего-навсего угрожающе елозили и шуршали, то теперь… Запрыгал и принялся стрелять фонтанами бидон с водой, поползли вниз части палатки, выскочил откуда-то топор и принялся скакать по всем остальным вещам, и уж совсем шальную возню затеяли чурбачки, досочки, коряжки, которые мы аккуратно сложили в заднем конце кузова, чтобы было чем растапливать костер в тугаях. У каждого из нас всего две руки, а надо удержаться самому, сидя на ящике, который ходит ходуном, да еще придержать какую-нибудь особенно прыткую из вещей, да еще уберечь ноги, чтобы на них не свалилось что-нибудь слишком увесистое. Сабир ругается сразу на двух языках, сдержанный Хайрулла, который до сих пор молчал и только приветливо улыбался, и тот произнес несколько междометий. Ну, в общем, настоящая дорога началась.

Это пока еще не пустыня, скорее — полупустыня или очень сухая степь, но резкую границу провести невозможно. Пыль, жара, бесконечность горизонта, свободно разгуливает ветер, колыша кустики полыни, мятлика, пустынной осоки…

Мы останавливаемся на обед в ослепительном бескрайнем пространстве, у небольшого холма. Выпрыгиваем из фургона. Стих мотор, оседает пыль. Сильный сухой и горячий ветер, резко пахнущий полынью, душистой ромашкой, зизифорой. Зизифора — трава с мелкими листиками и необычайно приятным мятным запахом, сохраняющимся надолго… Внезапно вокруг машины начинают мелькать какие-то темные хлопья. Бабочки-сатиры! Крупные, черные, они слетелись во множестве, садятся на капот, на баллоны, ныряют под колеса — в тень. Что им нужно? Вода? Или возможность хоть немного побыть в тени? Температура на солнце наверняка выше пятидесяти градусов, разогретые бабочки мелькают с быстротой пули — трудно и уследить, — чувства их обострены, близко подойти и сфотографировать невозможно. Мы с Георгием Федоровичем поднимаемся на холм. От сухости ветра начинают слипаться ноздри, перехватывает дыхание, глаза режет от света.

— Посмотрите, какая кобылка, — говорит Георгий Федорович, показывая пальцем на землю.

Я смотрю и сначала ничего не вижу, кроме комочков глины.

— Ну вон же она, вон! — Георгий Федорович тычет пальцем в комочки. — Пустынная кобылка. Пезотметис.

Боже мой! Вот это действительно колорит! Совершенно немыслимая бесформенная голова и головогрудь, как будто бы небрежно слепленные из глины, — ну просто живой глиняный комок со сложенными крыльями. И еще похожа на египетского сфинкса. И крупная! Я осторожно беру сфинкса за крылья и несу к машине — потом сфотографирую как следует…

— Да бросьте вы! — говорит Георгий Федорович. — Будут еще и не такие…

От его слов у меня сладко тает сердце, но кобылку я все же сажаю в коробочку из-под пленки.

Наскоро поев, мы едем дальше. Впереди больше половины пути, а время давно перевалило за полдень.

Остановка Кырк-Кудук, что по-казахски означает «сорок колодцев». Да, теперь по-казахски, потому что мы въехали на территорию Казахстана. Жара, однако, тут ничуть не меньшая, чем в Узбекистане, дует такой же сухой и горячий ветер. Представьте себе совершенно ровную на много километров поверхность земли, вернее — высохшей глины, покрытую очень низкой и жесткой зеленовато-серой растительностью. Этакий шершавый, а кое-где колючий бескрайний половик — грубая и короткая шерсть Земли, исполосованная желтыми линиями дорог. Это сухая степь. Чуль. Ни с того ни с сего посреди нее — толстостенная то ли глиняная, то ли цементная коробка с выступом. Над выступом торчит обыкновенный бензомотор со шкивом и рукояткой. От мотора вниз, в бетонную трубу, спускаются два матерчатых ремня. Это и есть Кырк-Кудук, спасение овцеводов. Мотор заправляется бензином, включается зажигание, ремни, а вернее — один кольцевой бесконечный ремень, начинает двигаться, нижняя его часть, достигающая слоя подпочвенных вод, намокает и ползет вверх, где специальная скоба выжимает из нее воду, стекающую в цементный бассейн колодца по желобу. Люди пьют из верхней части бассейна, овцы, лошади и верблюды — из нижней. Вода горьковато-солоноватая и, конечно, теплая. Но пить можно.