Николай Миклухо-Маклай - Путешествия на берег Маклая

Вернувшись в деревню Телята, я нарисовал группу хижин, которые напоминали собою скорее хижины горных деревень, чем хижины береговых деревень и на островах. Пока я рисовал, Сале прибил к одному из деревьев медный ярлык с моей монограммой.

11 июля. Так как не стоило возобновлять разговор с Каином о поездке дальше вдоль берега, я собрался в обратный путь рано утром. Для возвращения SO был нам почти что попутным ветром. На пути я хотел посетить еще так наз. деревни Рай-Мана и взобраться на гору Сируй. Когда мы подошли к берегу около деревни Биби, то берег оказался совершенно пустынным и в деревне никого не было. Каин объяснил, что все жители ушли в горы: «Унан барата – будь уяр» (жечь унан и есть свиней).

Мои спутники из Били-Били почему-то трусили перед горными жителями и в качестве приморцев полагали, что карабкаться по горам – не их дело. Я знал положение деревень Рай только приблизительно (с пироги я мог с помощью бинокля разглядеть в горах группы кокосовых пальм), но все-таки отправился туда в сопровождении моего слуги Сале. Мне без особенного труда удалось добраться до деревень, где горные жители Рай-Мана приняли меня как нельзя лучше; они по слухам уже знали мое имя и сейчас же догадались, кто это к ним пришел. Я пожалел, что мы не понимали друг друга, но знаками объяснил, что хочу идти на высокий холм, который находился за их деревнею и который они называют Сируй-Мана. Проводники нашлись сейчас же, и мы отправились немедленно. С вершины Сируй-Мана (около 1200 фут.) открывалась красивая панорама Берега Маклая на значительном протяжении. Вернувшись снова в деревню, я снова был встречен жителями крайне любезно и предупредительно. Я провел ночь в одной из хижин и вернулся на другое утро, довольно рано, к тому месту, где оставил ванги.

Выкупавшись в море, мы пустились в обратный путь и еще засветло подошли к улеу Бонгу. Встретивший меня Мёбли и туземцы Бонгу сообщили мне весть о смерти Вангума во время моего отсутствия; это был туземец из Горенду, человек лет 25. Вангум был крепкий и здоровый мужчина, как вдруг заболел и дня через 2–3 внезапно умер. Мёбли сказал мне, что деревни Бонгу и Горенду находились в сильной тревоге вследствие этой смерти. Отец, дядя и родственники покойного, которых было немало в обеих деревнях, усиленно уговаривали все мужское население Бонгу и Горенду безотлагательно отправиться в поход на жителей одной из горных деревень. Это обстоятельство было очень серьезно, так что я, услышав о происшедшем, решил не допустить этой экспедиции в горы. Я воздержался, однако ж, от всяких немедленных заявлений, желая сперва обстоятельно узнать положение дела.

15 июля. Я узнал вечером об одном благоприятном для моих планов обстоятельстве, именно, что жители Бонгу и Горенду никак не могут сговориться насчет того, в которой деревне живет предполагаемый недруг Вангума или его отца, приготовивший оним, который причинил смерть молодого человека. Это разногласие они, однако же, надеялись уничтожить весьма простым способом, а именно: напасть сперва на одну, а затем и на другую деревню.

Явившаяся ко мне депутация из Бонгу, для того чтобы просить меня быть их союзником в случае войны, получила от меня положительный отказ. Когда некоторые из них продолжали уговаривать меня помочь им, я сказал с очень серьезным видом и возвысив немного голос: «Маклай баллал кере» (Маклай говорил довольно). После этого депутация удалилась.

Затем я отправился в Горенду послушать, что мне скажут там. Людей там я встретил немного; все говорили о предстоящей войне с мана-тамо. Я вошел в хижину Вангума; в углу около барлы возвышался гамбор; недалеко от него горел костер, около которого на земле, вся измазанная сажей, почти без всякой одежды, сидела молодая вдова умершего. Так как в хижине никого, кроме меня, не было, то она улыбнулась мне далеко не печально. Ей, видимо, надоела роль неутешной вдовы. Я узнал, что она должна перейти к брату умершего. Не достигнув задуманной цели моего посещения, я отправился домой и дорогою застал отца Вангума раскладывавшим огонь на берегу, под совершенно новою пирогою своего умершего сына, которую последний окончил всего за несколько дней до своей смерти. Пирога была порублена во многих местах; теперь он хотел покончить с нею совершенно, т. е. сжечь ее. Зная, что я отговариваю людей от войны, затевавшейся по поводу смерти его сына, старик еле-еле поглядел на меня.

Прошло несколько дней. Экспедиция в горы не состоялась. Впрочем, я не приписываю этого моему вмешательству, а просто обе деревни не сошлись на этот раз в мнениях.

23 июля, около 3 часов, я сидел на веранде за какою-то письменною работой; вдруг является Сале, весь запыхавшийся, и говорит мне, что слышал от людей Бонгу о внезапной смерти младшего брата Вангума. Опасаясь за последствия смерти обоих братьев в течение такого короткого времени, я сейчас же послал Мёбли в деревню узнать, правда ли это. Когда он вернулся, то рассказал мне следующее: утром Туй, 9– или 10-летний мальчик, брат Вангума, отправился с отцом и другими жителями Горенду ловить шримсов {100} 100 Шримсы – небольшие съедобные креветки. к реке Габенеу. Там его ужалила в палец руки небольшая змея; яд подействовал так сильно, что перепуганный отец, схватив ребенка на руки и бросившись почти бегом в обратный путь, принес его в деревню уже умирающим.

Собрав в одну минуту все необходимое, т. е. ланцет, нашатырный спирт, марганокислый калий и несколько бинтов, я поспешил в Горенду. Нога у меня сильно болела, почему я очень обрадовался возможности воспользоваться пирогою, отправлявшейся в порт Константин, так как она могла довезти меня в Горенду. Около Урур-И мы узнали от бежавших из Горенду сильно возбужденных Иона и Намуя, что бедняга Туй только что умер и что надо идти жечь хижины ямбан-тамо! Послышалось несколько ударов барума, возвещающие смерть мальчика; когда я вышел на берег, меня обогнали несколько бегущих и уже воющих женщин. В деревне волнение было сильное; страшно возбужденные мужчины, почему-то все вооруженные, воющие и кричащие женщины сильно изменяли физиономию обыкновенно спокойной и тихой обстановки деревни. Везде только и было слышно, что «оним», «Кумани», «Ямбан-тамо барáта»! {101} 101 Ямбан тамо багхатар – «жечь людей гор». Слова ямбан тамо («люди гор») обычно употреблялись как ругательство, означавшее «недотепы», «необрезанные».

Эта вторая смерть, случившаяся в той же деревне и даже в той самой семье, где и первая, последовавшая в промежуток каких-нибудь двух недель, произвела среди жителей обеих деревень настоящий пароксизм горя, жажды мести и страха… Даже самые спокойные, которые раньше молчали, теперь стали утверждать, что жители которой-нибудь горной деревни приготовили «оним», почему Вангум и Туй умерли один за другим, и что если этому не положить конец немедленным походом в горы, то все жители Горенду перемрут, и т. п.