Федор Литке - Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану

Первое дело было определить скорость бега этих животных. Для этого воспользовались мы знаком, поставленным при устье протоки, истекающей из небольшого озера, лежащего к N от Костяного Носа. Расстояние между этим знаком и самой оконечностью Костяного Носа, которое весенней описью определено с точностью в 3 версты и 361 сажени, олени наши по многократному испытанию ровным бегом перебегали в 28 1/ 4минут, откуда минутная скорость из бега выходила 65,8 сажени. На извилины, которые они делали на бегу, надлежало бы прибавить сажени по две на минуту; но как они и во время описи делали такие же извилины, то и удержали мы означенную меру.

7 октября в десятом часу утра приступили мы, наконец, к описи. Костяной Нос составляет западную оконечность губы Средней, имеющей в окружности до 10 миль. Берега ее низменны, песчаны, а впереди есть во многих местах банки, на которых мы видели большие ледяные торосы. В четверть третьего приехали мы на мыс Кутшарский, составляющий восточную оконечность этой губы, и по причине густого снега должны были прекратить опись. Отъехав на несколько верст в тундру, поскольку у берега нет для оленей пищи, расположились мы в чуме.

В следующие четыре дня продолжали мы опись берега, который от Кутшарского Носа простирается разными изгибами и бухтами к N до Русского заворота. Берег этот называется Захарьиным. Он песчан, весьма низмен и отмел. На расстоянии миль 25 от Кутшарского Носа покрыт он множеством выкидного леса, годного даже и на строение, но далее к N мы и на дрова не всегда могли его набрать. Растений никаких на нем нет, так что мы каждый день по окончании описи должны были уезжать, и иногда на большое расстояние, в тундры. Погода все время не очень нам благоприятствовала, но 12 числа, при крепком от NO ветре, продолжалась такая метель с градом, что мы не ранее полудня могли начать опись и уже в четвертом часу должны были опять ее прекратить. Мы в этот день приехали к низменной, песчаной косе, называемой Русским заворотом, которую местные жители почитают крайним пределом реки Печоры к N. Я увидел совершенную невозможность описать южную ее сторону, которая, будучи почти равна с водой и окружена льдом, нисколько от него не отличалась и, сверх того, не имела ни одного приметного пункта, по которому можно было бы располагать курсы. По этой причине решился я описать одну северную сторону, определя только несколькими переездами ширину этой косы; я считал это достаточным потому, что она, как уверяли меня крестьяне, во всю свою длину одинаковой ширины.

13 октября в 8 часов утра отправились мы вдоль северного берега Русского заворота, и в начале четвертого часа приехали на оконечность его. В трех местах переезжал я на южную его сторону и нашел ширину его постоянно от 1 1/ 4до 2 1/ 2миль. По оконечности Русского заворота к О в одной миле начинаются наружные Гуляевы Кошки, которые были покрыты льдом и снегом. Между ними и Русским заворотом есть свободный проход.

Отсюда возвратились мы ближайшим путем в тундру. Мы должны были сделать это как по недостатку оленьего корма, так и потому, что на низменной косе этой долго оставаться без явной опасности невозможно, ибо при крепких с моря ветрах вся она, за исключением небольшой продолговатой сопки Ходоварихи, лежащей милях в трех от начала косы, покрывается волнами. Промышленники, останавливающиеся на ней для ловли рыбы, нередко теряли таким образом свои чумы и весь свой промысел, а сами спасались только в лодочках.

14 октября продолжали мы опись берега от Русского заворота к Колоколковской губе, который идет совершенно прямой чертой на SWtW 1/ 2W, в некоторых местах прикрутостями, а в других песчаной низменностью. Вечером приехали мы к реке Песчанке и остановились.

На следующее утро часа четыре переправлялись мы через реку Песчанку, которая в устье была еще не ставшая; да и далее вверх едва нашли мы место, где лед поднимал оленей, которых с большой опасностью переводили одного за другим. В этот день остановились мы, отъехав только 6 миль от реки Песчанки.

16 числа продолжали наш путь и в полдень прибыли на Колоколковский Нос, где густая метель заставила нас искать укрытия в промышленничьей избе. На другой день продолжали мы опись до креста, стоящего на берегу Колоколковской губы, и оттуда поехали ближайшим путем в Пустозерскую слободу.

В продолжение всей описи проверяли мы несколько раз снова бег наших оленей, и никогда не находили в минутной скорости его разности более полусажени от прежнего вывода.

Пробыв в Пустозерске, покуда не установился по тундрам хороший санный путь, отправился я потом со всей моей командой в Архангельск, куда и прибыл 11 декабря.

Экспедиция эта, невзирая на все похвальное усердие участников в ней, оставила еще некоторые пустоты на картах.

Множество островов, в устье Печоры лежащих, остались неизвестными; Гуляевы Кошки определены только в двух точках; Чешская губа, а частью и остров Колгуев (которые, впрочем, не входили в круг действий этой экспедиции) еще не описаны. Все это пополнится в нынешнем еще году через штурмана Бережных, там уже действующего. С другой стороны, Иванов продолжает так хорошо начатое им дело. Он уже в начале весны отправился из Пустозерской слободки; описав по пути остров Долгий, Хайпудырскую губу и западный берег Вайгача, будет он продолжать свою опись от Югорского Шара к востоку до реки Оби и потом далее до реки Оленека, где кончилась опись капитана Анжу, [298]и таким образом весь берег Ледовитого моря, России принадлежащий, от Берингова пролива до границ Швеции, будет, наконец, описан со всей точностью, какой только желать можно.

Конец.

В течение последних 15 лет российские военные суда почти ежегодно обходили Землю; но, кроме экспедиций капитанов Беллинсгаузена и Васильева, имевших целью географические открытия, все другие посылались с грузом для Камчатки и Охотска и для крейсирования в колониях Российско-Американской компании; и хотя у командиров не отнималось право заниматься научными исследованиями, они могли делать это только мимоходом, насколько позволяла главная цель путешествия; и потому неудивительно, что от этих плаваний география приобрела мало пользы.

Наша экспедиция была счастливее других тем, что, снаряженная на три года, она могла, по ненадобности в военных судах в наших колониях, употребить год на географические и научные работы. План для работ этих был нам начертан весьма обширный, как видно из нижеследующей инструкции Государственного Адмиралтейского Департамента. Обстоятельства позволили нам выполнить только часть этого плана. [299]