Аркадий Фидлер - Горячее селение Амбинанитело

Моя хижина, как и все другие хижины в деревне, стоит на сваях, и, если как следует согнуться, можно пролезть под домом. Но кто решится на это? Там инкубатор хищных сколопендр. Однажды мы с усилием, достойным ловли самых диких зверей, поймали такую двадцатисантиметровую тварь и привязали ее, как собаку. Сколопендра бросается во все стороны и вдруг натыкается на нашего зеленого попугайчика, мгновенно обвивается вокруг его тельца и кусает ядовитыми челюстями. Нам с трудом удается оторвать бешеное создание и втолкнуть в банку с ядом.

Попугай не погиб. По каким-то таинственным причинам яд сколопендры на попугаев не действует, и наш зеленыш после пятиминутного обморока снова в веселом настроении. Человек на его месте выл бы от боли и страдал несколько недель.

Невозможно не поддаться восторгу и вместе с тем ужасу, когда смотришь в болотистые лужицы, каких полно во влажной долине. Под дремлющей поверхностью теплой воды кишит живой клубок, томится туча обезумевших насекомых, раскрывается вечная драма каких-то смутных, осужденных душ. Это тропические гладыши, гребляки и всякое другое — водяная толпа, удивительное скопище, как бы снедаемое вечной лихорадкой. В маленьком мире крошечных существ явственно отражается волнующее богатство природы!

Порой я долго присматриваюсь к лужам и ищу в воде жизненные проявления, доступные человеческому разуму. И не нахожу! Человек не увидит там ни радости бытия, ни — что хуже — страха смерти.

Водяной жучок, маленький, живой шарик, забавно кружится и мчится невесть куда, точно потерявший рассудок путник, никогда не знающий отдыха. Бред беспрерывного движения, а потом одна только, всегда одна и та же непреодолимая трагедия. Только раз останавливается паучок: когда его схватит хищный гребляк и тут же сожрет.

Богдан взмахом маленького сачка ловит тысячи существ, но потом, бросив их в таз с водой, торопливо умерщвляет. Если он этого не сделает, то через час останется только половина насекомых, так быстро они пожирают друг друга. И хотя, погибая, они кажутся бесчувственными к смерти, ужас невольно охватывает людей: беспокойными ночами наши тревожные сны заполняют кошмарные насекомые.

Не все в Амбинанитело верят в злое колдовство Богдана. Несколько храбрых ребят, мальчики и девочки, ровесники нашего друга Бецихахины, не знают страха. Их уговорил учитель Рамасо, и они упорно ловят для нас бабочек, жуков и приносят солидную добычу. На молодую гвардию мы возлагаем большие надежды.

Как-то мальчишки принесли несколько десятков красивых улиток, но когда Богдан просит положить их в банки, ребята вдруг ужасно пугаются. Ни за что на свете не желают они притрагиваться к невинным улиткам, хотя сами только что принесли их. Богдан собственноручно показывает, как это делается, но получается неожиданный результат: дети от испуга разразились истерическим смехом. Перед нами раскрылась новая духовная бездна, таинственная, как лужи.

Однажды Богдан радостно влетает в мою хижину и приносит таз с водой, зачерпнутой в какой-то луже. В ней тысячи живых существ. Он с гордостью говорит, что не только в Укаяли поют рыбы: вот какой-то неизвестный гребляк, меньше рисового зерна, поет в тазу, как птица.

— Здорово поет, подлец! — радуется Богдан.

И в самом деле: когда вода в тазу устоялась, мы услышали чистые, звучные тона и хижину наполнило как бы птичье щебетание. Просто дух захватило: близкое, очень близкое щебетание, сердечное, родное; какие-то звуки из наших северных сосновых лесов.

— Да это же пение нашей свистунки! — говорит Богдан, с трудом скрывая волнение.

Наряду с истерическим смехом и мучительными подозрениями в злом колдовстве, наряду со снами, заполненными насекомыми, вдруг в долине Амбинанитело слышится чистое щебетание, похожее на пение нашей милой свистунки. Звуки случайные и искусственные, но все же в такую минуту, в таком мире они действуют как заклинание. Они затрагивают самые сокровенные струны человеческой души, и долину внезапно заливает радостный солнечный свет, в сиянии которого исчезают все ужасы, тускнеют злые сны; веришь, что пропадет колдовство и ребячий смех станет здоровым.

Несмотря на то, что многие жители Амбинанитело относятся к нам враждебно, деревня все больше нас восхищает. Прозрачные аллеи кокосовых пальм, пышные рощи бананов, кофе, ыланг-ылангу, запущенные урочища дикорастущих цветов, заполняющие некоторые уголки деревни оргией красок, — все это создает великолепный фон, на котором разыгрываются события с необыкновенными людьми. Недоверие этих людей к нам доказывает, возможно, их прозорливость и побуждает меня к еще большим усилиям сломить лед отчуждения между нами.

Верным, преданным другом остается, как всегда, старик Джинаривело. Иногда мы ходим вместе на прогулки, которые всякий раз превращаются в настоящие экспедиции, открывающие все более заманчивые уголки и новые богатства природы. Путешествия наши ведутся как бы на грани сказочной мечты. Да и сама деревня Амбинанитело похожа на большой тропический сад, в чаще которого рядом с настоящими цветами возносятся хижины на сваях, тоже похожие на большие, коричневые, странные цветы.

На краю деревни, там, где начинаются рисовые поля, растет несколько бирманских бамбуков, еще более усиливающих впечатление сказочности: эти гигантские кусты травы вытянулись на двадцатиметровую высоту. Здесь роятся самые красивые в мире бабочки urania sloana. На их крыльях чарующая палитра всевозможных расцветок, пурпурные, лазурные, смарагдовые, коричневые, черные, белые оттенки и даже металлический блеск. А нижние крылья украшают несколько великолепных хвостов.

Очень трудно поймать такую бабочку, хотя здесь их множество: они парят высоко, от верхушки к верхушке бамбука; мы смотрим на них как зачарованные и ревниво следим за гордым полетом.

— Лоло валорамбо, — объясняет Джинаривело, что значит: бабочка с восемью хвостами.

— Ховы называют их иначе: андриандоло, то есть королевская бабочка.

— Хорошее название, — соглашается старик.

— Увы, — киваю головой, — эти лоло валорамбо очень напоминают жителей Амбинанитело: они так же недоступны для меня, как эти манящие бабочки.

Неосторожными словами я невольно огорчил своего друга. Он понимает, что наша дружба отчасти вызывает неприязненное отношение ко мне, так как многие жители деревни — из враждебного рода цияндру и его приверженцев.

Одна урания снизилась и парит над нашими головами. С восторгом любуемся ее раскраской и изяществом. Перед такой красотой тускнеют все пустячные заботы деревни и сердца наполняются надеждой.

Мы дружески прощаемся и расходимся в разные стороны, каждый к своей хижине.