Аркадий Фидлер - Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия

Я возмутился.

— Нет, этого я не хочу! Но я не хочу и убивать детей!

— Четырнадцатилетние — это уже не дети! — вскричал, нет, завопил Арасибо. Глаза его сверкнули, словно у разъяренного тигра.

Сразу же начался общий галдеж. Всем на шхуне вдруг захотелось высказать свое мнение. Только четверо: Арнак, Вагура, Мигуэль и Симара — продолжали сидеть молча.

Я встал и велел Симаре подать мне шкуру ягуара, а набросив ее на плечи, дал знак всем умолкнуть. Когда шум стих, я, не скрывая в голосе огорчения, заявил, что ухожу и вернусь через десять минут за окончательным решением.

— Оставайтесь, люди племени араваков, прежде слывшие своей добротой и великодушием! — бросил я им. — Я не верю, что вам свойственна жестокость!

Сказав это, я отошел шагов на двадцать и сел на корме. Оттуда мне было слышно все, о чем они говорят.

Конечно же, мои друзья без труда сумели образумить людей, и все решили, что да, детей младше четырнадцати лет трогать не будут. Не прошло и десяти минут, как ко мне прихромал Арасибо и самым дружелюбным тоном, на какой он был способен, стал уверять меня в своей верности и дружбе. Подходя, он дружески протянул мне обе руки:

— Прости меня, Белый Ягуар. Я всегда был и останусь… — Он замялся, и тогда я закончил за него:

— Знаю! Ты мой друг! — И добавил: — Но знай и ты, что я тоже хочу быть твоим другом, но другом настоящего аравака!

Подготовка к операции заняла у нас целых три дня. Мы не только пополняли запасы провизии, а шаман Арасибо собирал лекарственные травы для ран, но и чистили огнестрельное оружие (а на каждого приходилось больше чем по одному ружью), готовили впрок заряды, точили ножи и топоры, особенно те, что нужны были для рубки проходов в чаще, пополняли колчаны стрелами, изготовляли новые копья и дротики, готовили к бою палицы и щиты.

План наш состоял в следующем: после успешного уничтожения деревни Боровай мы тут же возвращаемся на Эссекибо и в тот же день, не откладывая ни на час, начинаем операцию против плантации Бленхейм: даем сигнал невольникам к началу восстания и помогаем им захватить и покарать их истязателей, затем берем в плен плантатора и его семью, а освобожденных рабов отправляем на восток, на реку Бербис. После этого остается только сровнять с землей всю плантацию.

На шхуне, среди араваков и всех остальных, царил такой подъем и такой боевой дух, что все поголовно хотели идти на Боровай и никто не хотел остаться охранять корабль. Чтобы хоть как-то утешить тех четверых, кому выпало охранять шхуну, я поручил им важное задание: в ночь, когда мы выступим в Боровай, они должны будут с величайшей осторожностью подплыть на яботе к речной пристани в Бленхейм и, срезав с причала все имеющиеся там лодки, отвести их в залив, в котором укрывалась наша шхуна.

К сожалению, кроме четверых воинов, выделенных для охраны шхуны, еще пять человек, четыре воина и одна женщина, стали накануне операции жертвой вампиров (которых немало было и здесь, в устье Майпури), а потому из-за крайней слабости тоже вынуждены были остаться на корабле.

И вот настала решающая ночь, которая должна была нам принести победу или гибель. Как только опустилась тьма, мы, около семидесяти человек, переправились на двух итаубах и одном кориале через реку, и здесь, спрятав лодки в прибрежных зарослях, вошли знакомой тропой в джунгли. Впереди шел Арнак со своим отрядом и Дамяном в качестве проводника, за ним отряды Вагуры и Уаки, потом мой личный отряд разведчиков с Арасибо, Мигуэлем и его неграми и негритянками, а замыкали колонну Мендука и восемь его варраулов. Аравакские женщины, как и мужчины, шли вместе с нами в полном боевом снаряжении.

Было довольно светло — на чистом небе мерцали звезды, а после того, как мы прошли лесом около мили, взошла луна, и свет ее пробивался сквозь ветви деревьев. Джунгли есть джунгли, и, как обычно, в тропическом лесу со всех сторон неслись голоса различных зверей, и кто мог сказать, что это — приветственные клики, предостережение, угроза? Все вокруг вас квакало, шипело, скулило, стонало, хрипело, ах! — да и кому под силу распознать все то, что крылось в густых зарослях и решило вдруг подать свой голос!

И сколь многообразен и дивен был шум вокруг нас в джунглях, столь же разные и противоречивые мысли обуревали человека. Чувство праведного гнева и желание помочь порабощенным неграм понуждали нас идти на Боровай и разгромить врага, но исподволь нас начинали точить сомнения: а такое ли уж праведное дело мы вершим, идя убивать? Все мы знали, что да, дело это действительно праведное, но откуда же тогда брались эти навязчивые мысли?

Я огляделся и увидел, что рядом со мной нет Симары, моего верного ангела-хранителя. Оказалось, она идет шагах в двадцати сзади вместе с четырьмя негритянками, которых она в последнее время трогательно опекала. Вскоре она догнала меня, и я воззрился на нее с нескрываемым изумлением: как и все, обнаженная, в одной набедренной повязке, она была увешана оружием, что называется, с головы до ног. Лук размером, правда, поменьше обычного, но в сильных ее руках оружие грозное, висел у нее на левом плече рядом с колчаном, полным стрел; на поясе с одной стороны — пистолет и шомпол, с другой — нож и топорик в ножнах, на спине — плетеная корзина, суриана, с провизией.

И все это словно ничего не весило — она шла легко и мило улыбалась.

…Луна поднялась уже высоко в небо, и стало еще светлее. Около полуночи на подходе к деревне я выслал вперед разведчиков. Ничего особенного они не обнаружили, деревня Боровай спокойно спала, только лаяли собаки. Где и какой отряд должен был расположиться вдоль опушки леса, было оговорено заранее. Мы быстро окружили весь Боровай со всеми его хижинами, в основном построенными без стен, так называемыми бенабами. Селение не имело никакой ограды, а ручей, протекавший с одной стороны деревни, был совсем мелким. Это полное пренебрежение какой бы то ни было внешней защитой следовало отнести лишь на счет уверенности, что никто не посмеет напасть на самых воинственных и храбрых воинов Гвианы.

Сложенные в огнеупорные мешки тлеющие лучины выполнили свою роль. Привязанные к острию стрелы, метко выпущенной из лука, они на лету разгорались, впивались в сухие кровли хижин, и сразу же вспыхивал пожар.

Наши стрелы легко достигли центра деревни, и там начался кромешный ад. Перепуганные обитатели выскакивали во дворы, воины хватали первое попавшееся под руку оружие. Со стороны леса раздались первые ружейные выстрелы и засвистели смертоносные стрелы. Затем мощный грохот разнесся по верхушкам деревьев: это стрелки, вооруженные дальнобойными мушкетами, дали сверху прицельный залп по воинам, метавшимся в центре селения.