Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Кругом носились совершенно голые ребятишки. Большинство молодых женщин тоже были без одежды, если не считать коротких передников, так называемых кайо, сделанных из нанизанных на нитку бус и стручков. Женщины были приземисты, с плоскими лицами и напоминали мне эскимосок. У многих на руках пониже плеча, вокруг лодыжек и под коленками были туго завязаны широкие ленты из ситца, поэтому их руки и икры неестественно вздулись. И мужчины и женщины носили на шее разные украшения, главным образом ожерелья из зубов акури и из крыльев жуков, но у одного старика (видимо, местного колдуна) я увидел ожерелье, сделанное из перьев черной повис и сохранивших естественную окраску шкурок колибри, нанизанных на медную проволоку, а на тулью его засаленной шляпы с обрезанными спереди полями была надета тиара из перьев разных попугаев.

Меня поразило огромное количество ручных попугаев, с важным видом расхаживающих по хижинам и около них. У одних индейцев были старые дробовики и длинные мачете, у других — духовые трубки, сделанные из кураты и арундинарии (два вида бамбука), луки из дерева уашиба и колчаны из свиной кожи, наполненные стрелами из кокоритовой пальмы, наконечники которых были смазаны ядом кураре и урали. Все они толпились вокруг нас, улыбаясь и тараторя, причем некоторые говорили на ломаном английском языке. Казалось, что они знают Чарли, а женщины пересмеивались между собой.

Я видел, как улыбался Чарли, и мог бы поклясться, что многие из этих чумазых ребятишек, которые бегали вокруг и таращили на нас глаза, были его собственными детьми. Я роздал женщинам плитки шоколада, иглы, мыло и дешевые духи, а мужчинам — сигареты, мачете и плиточный табак. Лодку вытащили на песчаный берег. Из-за хижины вышла крупная индианка и остановилась, обнажив в улыбке испорченные зубы. Чарли сплюнул, стянул с головы свою измятую старую шляпу и вытер ею пот с лица. Он что-то сказал женщине, они оба засмеялись, а потом он пошел за ней в хижину.

Я удивился, увидев среди макуши нескольких карибов — маленьких крепких индейцев с подпиленными заостренными зубами. Двое из них носили штаны и фуфайки, третий — лишь красно-голубую полосатую набедренную повязку, но ошибиться в их происхождении было невозможно. Все они были пожилыми людьми, и, по всей видимости, зубы им подпилили еще в молодости. Я ни разу не встречал кариба с нормальными, данными ему богом зубами, а я немало видел карибов, живущих на Амазонке среди хибаро и калапало.

Несколько молодых индейцев нырнули в одну из хижин и вынесли оттуда здоровую лохань, до краев наполненную каким-то буроватым варевом. Потом из двери хижины высунулась голова Чарли, и он присоединился к остальным.

— Что это за бурда? — спросил я его, когда старик индеец наполнил тыквенную бутыль и подошел ко мне.

— Напиток индейцев, — сказал Чарли. — Кашири. Очень крепкий. Никогда не пробовал кашири, хозяин?

Мне не понравилась его улыбка. Старик протянул мне бутыль, я взял ее и с опаской понюхал эту жидкость. У нее был кисловатый запах, как у простокваши. Я сделал глоток. Напиток был похож на смесь арроурута и капустного рассола… Чарли, продолжая улыбаться, зачерпнул из лохани полную бутыль, выпил и с видом знатока почмокал губами.

— Макуши умеют делать кашири, — объявил он. — Скажешь о'кей, а?

— Оно плохо пахнет! — ответил я.

Только к вечеру я понял, почему он все время улыбался. После обеда я поспал несколько часов, а потом вышел из дымной хижины на яркий дневной свет. Вокруг глубокой лохани на корточках сидели несколько старых индианок и что-то делали. Меня это заинтересовало, и я подошел поближе. Около каждой из них лежала кучка клубней маниоки. Они брали их в рот, жевали и выплевывали кашицу, обильно смоченную слюной, в лохань.

Оглянувшись, я увидел широкую улыбку Чарли. Он показал своим коротким пальцем на лохань и сказал:

— Кашири!

— Что?

— Кашири! — повторил он снова. — Сначала льют речную воду, кладут две-три рыбьи головы, бананы, немножко ямса. Выставляют дня на три, на четыре на солнце. Очень крепкая кашири… Тебе плохо, хозяин?

— Нет, — солгал я. Меня выворачивало наизнанку…

С восходом солнца мы снова были в пути. Чарли хотел еще задержаться, и мне пришлось долго его отговаривать. Теперь я узнал еще одну черту его характера — Чарли был упрям, как мул. Зачем спешить? — был его девиз (как, впрочем, и большинства встреченных мной индейцев). Не уехали сегодня, так поедем завтра, не завтра, так послезавтра, не послезавтра… и так далее. Да и жарко очень, и кашири полна бутыль! Нередко, даже когда мы плыли довольно быстро, Чарли вдруг сворачивал к берегу и устраивал стоянку.

И никаких объяснений. Моих вопросов он не замечал. Приготовив еду, Чарли обычно садился курить трубку и курил ее до вечера, а часто до поздней ночи, тратя драгоценное время. Можно было сойти с ума, но мне приходилось мириться с этим. Протестовать было бесполезно. Только намекнув на очарование жены номер два, живущей в племени ваи-ваи, я смог уговорить его покинуть жену номер один и сняться с места. Но не прошло и часа, как начал шалить мотор. Он почти перестал тянуть и в конце концов заглох совсем.

Я попытался снова завести его, но оказалось, что вышло из строя зажигание, а когда я вынул мотор из воды, чтобы осмотреть винт, то увидел, что одна из лопастей обломилась, видимо напоровшись на затопленное бревно. Здесь у некоторых деревьев древесина была твердая, как железо, и такая тяжелая, что тонула в воде, поэтому предательские коряги всегда грозили пропороть дно лодки. Чтобы починить мотор, мы вытащили нашу посудину на песчаный берег. У меня был набор миниатюрных инструментов. Я стал делать временную лопасть из латунной пластинки, которой раньше хотел заменить полоску пластмассы на прикладе моего ружья, но вдруг обнаружил, что потерял маленькую ручную дрель.

Я пользовался ею в Апайкве и давал ее там одному порк-ноккеру, чтобы просверлить отверстия для новых медных заклепок на рукоятке его мачете. И вдруг я со злостью вспомнил, что он не вернул мне дрель… А как без нее скрепить куски латуни, чем просверлить отверстия для болтов или заклепок? Сверла у меня остались, а дрели не было. Я начал пробивать дыры гвоздем, и дело шло хорошо, пока я возился только с тонкой латунной пластинкой.

Но совсем другое дело продырявить уцелевшую часть старой сломанной лопасти в месте ее соединения со ступицей. Она была гораздо толще и тверже латунной пластинки. Пришлось пробить гвоздем небольшие дырочки и вставить туда режущий конец четвертьдюймового сверла, а на другой конец надеть стальную муфту, чтобы при вращении сверло не вонзилось мне в руку. Потом Чарли начал усердно вращать сверло, зажав его плоскогубцами, а я что есть силы давил на него сверху.