Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Но удивительнее всего была у них прическа. Длинные черные с блестящим отливом волосы были зачесаны назад и пропущены через деревянные трубочки дюймов десяти длиной и около дюйма в поперечнике. Трубочки тоже были украшены птичьими перьями, крыльями жуков, зубами акури и пекари. У всех молодых индейцев были луки из дерева уашиба и по пучку пятифутовых стрел с костяными наконечниками. Длина луков была не меньше восьми футов. Один старик держал в руках духовую трубку, другой — ржавый мачете, а индеец средних лет — копье с широким железным наконечником с зубцами.

Молодые парни были крепкого сложения, и все шестеро — коренасты. Чарли что-то им быстро сказал, старший морщинистый индеец с большим животом и ужасно худыми руками ему ответил, а затем обратился к кому-то в зарослях. Я увидел, как улыбка мгновенно сбежала с физиономии Чарли. Лишь гораздо позднее я узнал, что старик сообщил скорбную весть о смерти жены Чарли из племени ваи-ваи, которая всего лишь занесколько дней до нашего появления умерла от укуса бушмейстера — одной из самых ядовитых змей в Британской Гвиане, да и вообще во всей Южной Америке.

Я видел, что Чарли чем-то расстроен и подавлен, однако он не захотел мне сказать, что случилось. Из чащи нерешительно вышла молодая, совершенно голая, приземистая, полногрудая женщина. Она остановилась и с любопытством стала нас разглядывать. Для индианки у нее была удивительно светлая, почти белая кожа. Талия обмотана куском ткани шириной в два дюйма, на шее — ожерелье из чучел колибри, очень искусно выделанных. Эти миниатюрные птички сохранили все свое великолепие. Их перышки совсем не потеряли ярких красок, и даже клювы и лапки были в прекрасном состоянии.

На ее плече, покрытом татуировкой, на плетеном шнуре висел «пегол» — небольшая сумка, сплетенная из волокна кокоритовой пальмы. На другом плече сидел маленький зеленый попугай. За женщиной из леса вышли два малыша, оба — мальчишки, голые и чумазые. Цепляясь за ее крепкие ноги, они пытливо глядели на нас и терли глаза кулачками. Вскоре к этой группе присоединились еще две женщины. Одна — морщинистая старуха с вылинявшей шкурой ягуара на костлявых плечах и в короткой красной ситцевой юбке, украшенной стеклянными бусами. Другая — девушка лет пятнадцати с развитой не по возрасту грудью.

Девушка застенчиво улыбалась, обнажая черные зубы. В руках она держала лук длиной в пять футов и угрожающе острые стрелы с костяными наконечниками. Все это казалось просто нелепым рядом с ее застенчивой робостью и прелестью ее наготы. На ней был лишь маленький бисерный передничек размером в восемь квадратных дюймов, и я мог ощущать терпкий аромат ее тела даже на расстоянии десяти футов. Она была дика, как зверек, и свободна, как лесная птичка. Из зарослей робко вышел мальчик лет десяти и остановился за спиной девушки. Его живот был в мелких белых волдырях, а кожа между пальцами сильно потрескалась, и из ранок сочился желтый гной…

Из хижины вышла еще одна девушка и остановилась на краю берегового откоса. Она была на несколько лет старше первой, и я заметил, что она беременна. Ее маслянистая кожа блестела, а волосы были связаны на затылке скрученной полоской красной ткани. Из хижины донесся громкий плач, и девушка исчезла за деревьями. Через минуту она появилась снова, держа на руках полнощекого малыша, который сосал ее левую грудь.

За нею выполз еще один ребенок и уселся между ее широкими голыми ногами.

Я подождал еще, но больше никто не появлялся. Чарли сплюнул, когда я спросил его, где же остальные жители.

— Больше нет, — сказал он коротко. — Все умерли. Скоро никого не останется.

Он отвернулся и с подчеркнутым усердием стал разгружать лодку. И тогда я понял, что вижу последних представителей еще одного вымирающего народа, еще одного легендарного племени. Менее ста лет назад к северу от Амазонки жили сотни племен. Это были гордые араваки, свирепые карибы, уаррау, насчитывающие сотни тысяч человек. А теперь во всей Британской Гвиане осталось всего лишь шесть племен, и их численность катастрофически падает. Менее трех лет назад грипп уничтожил последних индейцев племени тарума. И теперь, видимо, настал черед ваи-ваи. Это обособленное племя, верное до сих пор своим древним обычаям, скоро должно уйти во тьму неписаной истории…

В костер подбросили веток, и все индейцы столпились вокруг Чарли, который вынимал из лодки разные вещи и складывал все это в кучу на прибрежный песок. Я достал плиточный табак, куски соли, рыболовные крючки и спички и раздал их мужчинам. Они взяли все охотно, но без особого восторга. У меня было несколько ярдов яркого ситца, стеклянные бусы, зеркальца, гребни, которые я вез специально для ваи-ваи. Я надеялся, что сумею уговорить нескольких индейцев сопровождать меня за Мапуэру, после того как Чарли уйдет обратно. Но я совсем не представлял, что их осталось так мало.

У меня было немного молочного шоколада в особой тропической упаковке, и я угостил им ребятишек. В десять секунд они вымазались шоколадом от подбородка до бровей. Старшим тоже захотелось отведать лакомства, пришлось немного уделить и им. Они наверняка съели бы и обертку, если бы я не остановил их. Пожилые индейцы беседовали друг с другом, с удовольствием жуя крепкий табак. Я привез этот табак для курения, но если им нравилось его жевать — пожалуйста, а не возражаю. Вообще индейцы — большие любители табака. Они умели выращивать и использовать табак задолго до того, как Уолтер Рэли открыл его для европейцев.

Появилось кашири. Над огнем подвесили большой железный котел и положили в него вонючую смесь из сушеной рыбы, протухшей свинины, корней танья и жесткого мяса попугая. Рядом поставили греться еще один котелок поменьше, наполненный темно-бурой жидкостью кассарип — вареным соком маниоки. Кассарип считается очень питательным, но сырой сок маниоки — настоящий яд. Во всяком случае так говорят порк-ноккеры, и не мне с ними спорить.

На мой взгляд, это коричневое варево выглядело довольно противно. Я добавил в большой котел две банки бобов и несколько кубиков приправы «Оксо». Старуха индианка все это время подозрительно следила за мной. Она взяла одну пустую банку, понюхала ее и слизала томатный соус, капавший с зазубренных краев. Молодой индеец схватил другую банку и с интересом стал ее разглядывать. Между ним и двумя другими парнями началась перебранка. Старуха прекратила ссору, отобрала у них банку и унесла в ближайшую хижину.

Я подумал, что не плохо было бы подлечить ноги старшему мальчугану, и начал рыться в аптечке. На зависть остальным малышам он получил еще одну плитку шоколада и не издал ни единого звука, пока я осматривал и ощупывал его ранки и смазывал их потом антисептической мазью. Старуха сидела рядом, следя своими маленькими блестящими глазками за каждым моим движением. Один из стариков подобрал тюбик из-под мази, понюхал его, потом с отвращением отшвырнул и заковылял к костру, где Чарли и вождь племени, индеец средних лет, расправлялись с кашири.