Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Над головой висело зловещее серое небо. Не было видно ни гор, ни деревьев, которые могли бы служить мне ориентиром. Я старался подавить свой страх и продолжал двигаться. Ведь должен же я куда-то выйти наконец. Речка стала глубже, и я решил, что приближаюсь к устью. Тростник поредел. Я шлепал между кочками растрескавшейся грязи с пучками тростника на вершинах и теперь уже видел деревья и сверкающую гладь воды.

Я с огромным трудом выдирал ноги из вязкой грязи и все же постарался прибавить шагу, радуясь, что кончаются эти кочки с тростником. Но ручей, вдоль которого я шел, впадал не в реку, а в какое-то мелкое озеро, разлившееся, насколько хватает глаз, среди перекрученных, изогнутых корней…

За этими причудливыми арками сплошной стеной вставали джунгли. Пробраться сквозь темные туннели в зарослях можно было только по узловатым предательским корням, и я начал карабкаться, оступаясь, скользя и отчаянно цепляясь за них. Меня гнал вперед страх перед змеями и аллигаторами. С жестких листьев взлетали стаи озверевшей мошкары, всюду стоял невыносимый запах гнили и плесени. Я снова обмазал лицо и руки грязью, но ведь глаза не залепишь. Это был настоящий ад.

Вскоре стали попадаться огромные деревья, а когда начался постепенный подъем, воздушные корни заметно поредели и потом вообще затерялись среди свисающих пальмовых листьев и густого кустарника. Я брел по щиколотку в воде, забираясь все глубже и глубже в лабиринт серовато-зеленых стволов, пробивая и прорубая себе дорогу сквозь мокрую листву, которая живой стеной смыкалась за мной. Я потерял всякую ориентировку. Со всех сторон меня окружали хмурые стволы, а сплетенные ветви и фестоны лиан совсем закрывали небо.

Куда бы я ни посмотрел, всюду блестела неподвижная, темная вода, и, если я останавливался, чтобы передохнуть, жуткое молчание джунглей нарушали только звуки падающих в воду стручков да стук скатывающихся по листьям капель. Волокна светлого тумана медленно проплывали в этом царстве мрака. Без компаса я был совсем беспомощным. Наш старый способ определения севера по мху, растущему на затененной стороне деревьев, в джунглях неприменим. Мхи и паразиты растут здесь везде, где только могут зацепиться, облепляя дерево со всех сторон. Даже сильный ветер, ломающий верхушки деревьев, сюда вниз почти никогда не проникает. Трава вокруг спутанных корней здесь так же неподвижна, как и вода в темных лужах между кочками.

Я уже не знал, где ручей, где река и совсем не представлял, в каком направлении двигаюсь. Но все же не терял уверенности, что рано или поздно выйду к реке. Положившись на волю случая, я старался подавить тревогу и привыкнуть к мысли, что мне предстоит пробираться через эти дебри. Я пробьюсь, я должен пробиться. И я продолжал двигаться, рубить ветки, карабкаться, ругаться, падать до тех пор, пока не спустилась ночь, слившаяся с тусклым полумраком дня. И вместе с темнотой пришел страх. Где найти пристанище на ночь, как выбраться на сухое место, пока еще видно хоть что-нибудь?…

Все же я нашел себе «берлогу» среди корней огромного дерева. В стволе было дупло, куда могли бы втиснуться три человека. К моему удивлению, здесь оказалось довольно сухо. Мох и прелые листья поднимались над водой, так что можно было устроиться даже с некоторым комфортом, если не считать обилия насекомых. Прежде чем забраться в дупло, я проверил, нет ли в нем змей и сороконожек. Казалось, что этой ночи не будет конца. Со всех сторон неслись какие-то таинственные всплески и громкое ворчание, а страшный рев аллигаторов не смолкал почти до утра. Среди кривых корней вокруг моего убежища носились летучие мыши.

Потом ненадолго показалась луна, посеребрив неподвижную воду между стволами деревьев. Лягушки квакали не умолкая. Но под утро бледное небо затянуло тучами, поднялся ветер и загудел высоко в ветвях. Во всю силу хлынул дождь, неизбежный, безжалостный дождь. Он застучал по плотной листве и, пробившись сквозь нее, капал в болото и бесчисленными струями стекал на дно дупла, пропитав насквозь пористую подстилку из мха и листьев.

Когда дождь кончался, с листьев и с веток еще долго капала вода, так что трудно было понять, когда идет дождь, когда нет. Но я спал, несмотря ни на что, свалившись от изнеможения. Пробуждение было безрадостным. Все мое тело онемело и ныло. Рука, покрытая коркой запекшейся крови и густо усеянная насекомыми, кошмарно болела. При каждом движении с лица и бороды отваливались куски растрескавшейся сухой грязи. Я снова обмазался грязью и двинулся по мрачному лесу, подгоняемый ужасной мыслью, что я долго не протяну в таком состоянии — без пищи и все время мокрый.

Но эта адская ночь была лишь началом, за ней последовало много таких ночей. Я брел, пробивался, падал. На следующую ночь я снова отыскал пристанище, если его можно было так назвать, и наконец-то выбрался из сплошного болота на твердый грунт. Но мои мучения только начинались. Я буквально умирал от голода. Меня терзала лихорадка и боль. Бесконечные дожди загнали почти всю живность в самую гущу леса. Я видел лишь нескольких жалких птичек, но поймать их было невозможно.

Все последующие дни я жил, как дикий зверь, испытывая совершенно звериный голод. Я выкапывал разные корни: ямс, маниоку, танья. Здесь не было ни фруктов, ни ягод, ни орехов. Если мне встречались озерки и ручейки, я часами безрезультатно пытался пронзить заостренной палкой юркую рыбу, но все мои усилия сделать это левой рукой выглядели просто смехотворными. Иногда я ухитрялся поймать несколько крошечных рыбешек, но это случалось очень редко. Если мне удавалось найти какое-нибудь прибежище на ночь, там всегда было полным-полно жуков или муравьев.

Чтобы не спать на голой земле, приходилось вбивать колья и делать настил. Эта, казалось бы, обычная и несложная работа превращалась для меня в постоянную пытку. Я обливался потом и почти терял сознание от боли.

Все мое путешествие было сплошным кошмаром, которому, казалось, не будет конца. Страдание, боль, промозглая сырость, страх и вечный мучительный голод. Меня без конца терзали крошечные красные клещи, которые забирались под кожу вызывая нестерпимый зуд. Я совершенно терял власть над собой и в кровь расчесывал тело, а кровоточащие ранки еще больше привлекали злобных насекомых. Как-то я нашел кремень. Теперь задолго до наступления темноты я принимался высекать огонь, ругаясь от досады, когда мои усилия оказывались бесплодными. Я подолгу сидел на корточках над кучкой сухих (или только по виду сухих) щепок и мха, которые мне с трудом удавалось извлечь из какого-нибудь дупла, и упорно старался высечь искру из лезвия мачете. Иногда мне это удавалось. Но обычно, если я даже и ухитрялся высечь огонь и раздуть крошечное пламя, с бесконечным терпением стругая и подкладывая тонкие щепочки, неожиданный ливень гасил этот слабый огонек, не оставляя даже следа…