Фритьоф Нансен - «Фрам» в полярном море

Продвигаться вчера было труднее, чем в предыдущие дни. Лед стал менее ровный и массивнее. То и дело попадаются отдельные старые льдины. Много скверных труднопроходимых полыней, и нам удалось уйти недалеко. Боюсь, что мы сделали какие-нибудь 2 или самое большое 3 мили. Думаю, что мы должны находиться под 82°08 или 9 , если только постоянный юго-восточный ветер не отнес нас несколько к северу. Путь становится хуже и хуже; снег насквозь до самого низу пропитан водой и не выдерживает больше тяжести собак, хотя кое-где он покрылся настом, так что там, где они не проваливаются, нарты скользят лучше; но они частенько проваливаются, и тогда их уже не сдвинуть с места. Псам нашим тяжело. Даже и не таким изнуренным ездовым собакам пришлось бы тяжко. Наши останавливаются беспрестанно, и приходится помогать им и подгонять их бичами. Бедные животные, плохо им приходится! Лиллеревен (Лисичка), последняя из оставшихся в живых из моей первоначальной упряжки, скоро не в состоянии будет двинуться с места. А какая это была прекрасная ездовая собака! У нас теперь пять собак: Лисичка, Стурревен (Большой Лис) и Кайфас– в моих нартах; Сугген и Харен в нартах Йохансена. Корму для них хватит еще на три дня, так как вчера утром мы убили Исбьёрна. Но за этот срок мы, по мнению Йохансена, разрешим загадку. Боюсь, что это тщетная надежда, хотя синева на ЮВ или ЮЮВ (по компасу) по-прежнему остается на том же месте, поднимаясь все выше.

Тронулись в путь вчера в половине седьмого пополудни и в четвертом часу утра сегодня остановились перед полыньей. Вчера я в первый раз увидел на льду у подножия нескольких торосов озера пресной воды. Но тут, где мы остановились, как раз нет ни одного; так что и сегодня вынуждены растаивать лед для питьевой воды. Но теперь все-таки придется делать это не так уж часто, и можно будет сэкономить керосин, который убывает с жуткой быстротой. И погода и путь все такие же. Ни малейшего удовольствия вылезать из палатки и вновь приниматься за тяжелый дневной труд. Лежу и думаю о том, как прекрасно в Норвегии теперь, в июне, когда над фьордами, горными высотами и зелеными лесами высоко сияет солнце… И там… Но когда-нибудь вернемся же мы вновь к этой жизни! Она станет для нас тогда такой бесконечно прекрасной, как никогда».

«Среда, 12 июня. Становится все хуже и хуже; вчера почти не сдвинулись с места, прошли всего какую-нибудь милю. Нас задерживают и отвратительный путь по неровному льду, через полыньи, и мерзкая собачья погода. Снег, правда, покрылся настом, и нарты скользят по нему легко, пока держатся на поверхности этой хрупкой корки, но стоит им проломить ее, что случается постоянно, и нарты застревают, словно пригвожденные. Этот наст – очень тяжелое испытание для собачьих лап. Они то и дело проваливаются глубоко в снег между торосами, и беднягам приходится как бы плыть по снежной слякоти. Все же кое-как движемся вперед. Нас останавливают полыньи, но переправляемся и через них. Одну, самую последнюю и самую страшную, преодолели по мосту, который соорудили, согнав к самому узкому месту небольшие льдины. Потом началась подлейшая метель: повалил тяжелыми хлопьями мокрый снег, и этому отвратительному снегопаду, казалось, не будет конца. Ветер тоже крепчал. Найти дорогу в лабиринте торосов и полыней просто немыслимо. Вымокли, как выкупанные вороны. Путь становится непроходимым, нарты упорно застревают в мокром снегу, который налипает толстым слоем на полозья и сбивается огромными комьями. Едва ли оставался иной выход, как отыскать возможно скорее место для лагеря, поставить палатку. Не имело смысла мучить дальше себя и собак в такую погоду, когда все равно не продвинуться вперед. Вот мы и сидим тут, не зная, в сущности, как быть.

Каков сегодня путь, я еще не могу сказать, но думаю – не лучше вчерашнего. Никак не могу решить, что делать: пробовать продвинуться хоть на сколько-нибудь вперед или же отправиться на охоту и попытаться добыть тюленя? К несчастью, здесь, в этих льдах, водится, по-видимому, не так-то много тюленей; по крайней мере за последние дни не видали ни одного. Быть может, лед здесь слишком мощный и сплоченный. Вообще по характеру льда эти места резко отличаются от тех, по каким мы шли последнее время. Будучи далеко не таким ровным, он больше покрыт молодыми и старыми торосами, вдобавок иногда довольно большими, хотя с виду этот лед все-таки не старше одной зимы; попадаются, впрочем, отдельные и более старые глыбы. Лед этот, по-видимому, побывал у берегов земли, так как на нем часто попадаются глина и ил, особенно среди торосов недавнего образования.

Йохансен, выходивший из палатки, говорит, что на юге видна все та же синеватая полоса. А нам никак до нее не добраться! Но хорошо, что она остается для нас неизменной целью. Вновь и вновь встает она перед нами, прекрасная в своей далекой синеве. Для нас это цвет надежды и радости».

«Пятница, 14 июня. Итак, сегодня ровно три месяца, как мы покинули «Фрам». Четверть года блуждаем мы по этой ледяной пустыне и все еще остаемся в ней. Я не представляю больше, когда придет конец этому; могу лишь надеяться, что он не так далек, пусть кончится чем угодно, открытой водой или сушей, Землей Вильчека, Землей Зичи, Шпицбергеном или любой другой землей – все равно!..

День вчера выдался не такой уж скверный, как я ожидал. Мы подвинулись бы порядочно, если бы переход, составивший едва ли больше двух миль, не длился так долго. Мы довольны, принимая во внимание время года. Собаки не в силах были одни тащить нарты; если около них не было кого-нибудь из нас, они останавливались на каждом шагу. Оставалось только проходить один и тот же путь трижды: я отправлялся на поиски дороги, Йохансен тем временем протаскивал по моему следу нарты вперед, сколько мог, – сначала мои, потом возвращался за своими, тем временем и я возвращался и сам тащил свои нарты до того места, до которого разведал путь. Затем та же история повторялась снова. Подвигаемся не быстро, но все же продвигаемся, а это уже кое-что значит. Лед, по которому идем, никак нельзя назвать хорошим. Он по-прежнему довольно мощный и старый, с расходящимися во все стороны буграми и торосами, без единой приветливой равнины. Пройдя некоторое расстояние, попали в область сильно битого льда, небольшие глыбы некогда огромных торосов перемежались широкими полыньями, заполненными ледяной кашей и мелкими осколками. Словом, все это представляло собой сплошной хаос льдин и льдинок, где едва можно было найти место, чтобы встать обеими ногами, а не то чтобы идти вперед. Немудрено человеку упасть духом и на время отказаться от всяких попыток продолжать путь. Куда ни глянь, путь всюду закрыт, и всякому дальнейшему продвижению, казалось, положен был предел. Вряд ли могли нам помочь и каяки, если бы спустить их на воду: по такому месиву на них не пробиться. И я уже близок был к решению остановиться, и вместо бесплодных попыток идти немедленно дальше, попытать счастья в ловле рыбы удочкой или сетью и попробовать подстрелить тюленя, если бы выследить хоть одного в полынье. Полны были тревогой эти минуты, когда я стоял вот так в раздумье и озирал окрестности с какого-нибудь тороса. Все чаще вертятся теперь мысли вокруг одного: хватит ли у нас продовольствия, чтобы выждать, когда этот снег растает или пока лед разредится и увеличатся разводья, чтобы хотя часть пути сделать на веслах? Есть ли какая-либо вероятность того, что мы сможем обеспечить себе пропитание, когда наши запасы иссякнут? Это вопрос, на который я все еще не нашел ответа. Несомненно, пройдет немало времени, прежде чем снег стает и путь сделается снова сносным. Зато совсем неизвестно, когда поредеет лед и позволит нам продвигаться по полыньям. Между тем охотничьи трофеи до сего дня невелики – две белые чайки да одна рыбка! Кроме того, третьего дня видели рыбу, плававшую у поверхности воды, но она была не больше. Во всяком случае, в этих местах перспективы охоты и рыбной ловли, кажется, вообще невелики. За последние дни я не видел ни одного тюленя. Правда, вчера я набрел на старый, занесенный снегом медвежий след, и мы постоянно видим белых чаек, но они слишком малы и не стоят заряда.