Руаль Амундсен - Северный полюс. Южный полюс

25 марта в 10 часов 30 минут утра я достиг лагеря, где, согласно моему распоряжению, после пяти переходов нас ждали Бартлетт и Хенсон. Я поднял их на ноги, и мы энергично принялись чинить сани, перераспределять грузы, отбирать наименее работоспособных собак и перетасовывать эскимосов в остающихся отрядах.

Пока шла эта работа, Марвин, воспользовавшись ясной погодой, вторично измерил высоту солнца над меридианом и определил наше местоположение. Оно оказалось 86°38'северной широты. Как я и ожидал, мы побили рекорд итальянской экспедиции герцога Абруццкого и покрыли за последние три перехода расстояние в 50 широты, делая в среднем 2/ 3мили за переход. Выигрыш во времени по сравнению с итальянцами составлял 32 дня.

Я был вдвойне доволен результатами наблюдений – как за самого Марвина, который оказывал мне бесценную помощь и заслуживал того, чтобы пройти дальше на север, чем Нансен и герцог Абруццкий, так и за Корнеллский университет, в котором он преподавал и двое воспитанников и патронов которого сделали взносы в фонд Арктического клуба Пири. Кроме того, я надеялся, что в крайнем северном пункте своего маршрута Марвин измерит глубину океана; к сожалению, возле лагеря не оказалось молодого льда, в котором можно было бы сделать прорубь.

Около 4 часов дня Бартлетт, Укеа и Карко на двух санях с 18 собаками вышли в авангарде на север. Бартлетт отправлялся в путь, полный решимости в последующие пять переходов (после чего ему предстояло вернуться на сушу) пересечь 88-ю параллель, и я искренне надеялся, что он сможет отмахать эти мили, ибо он, безусловно, заслуживал такого рекорда. Позже я узнал, что он намеревался покрыть в свой первый переход 25 или 30 миль, и он бы покрыл их, если бы не помешали обстоятельства.

Когда Бартлетт ушел, я еще несколько часов не мог лечь спать, хотя накануне спал мало и очень устал от долгого перехода и работы в лагере. Оставались многочисленные мелочи, которым требовалось уделить внимание. Надо было написать ряд писем и составить распоряжения для отсылки их с Марвином на корабль, а также разработать с ним программу его предполагаемой поездки на мыс Моррис-Джесеп.

Наутро, в пятницу 26 марта, хорошо выспавшись, я поднял людей в 5 часов. Позавтракав, как обычно, пеммиканом, сухарями и чаем, Хенсон, Ута и Кешунгва на трех санях с 25 собаками вышли в путь по следу Бартлетта.

В половине десятого утра Марвин, Кудлукту и Харриган на одних санях с 17 собаками выехали на юг.

Ничто не омрачало нашего расставания. Утро было ясное, морозное, лед и снег искрились на солнце, отоспавшиеся собаки были резвы и проворны, из полярной пустыни веяло свежим холодным воздухом, а сам Марвин, хотя ему и не хотелось поворачивать назад, был счастлив тем, что ему довелось пронести знамя Корнеллского университета за крайнюю северную широту, достигнутую Нансеном и герцогом Абруццким, а также тем, что, за исключением Бартлетта и меня, он один из всех белых побывал в той исключительной области, что простирается за 86°34 северной широты.

Мне всегда будет радостно сознавать, что Марвин шел со мной в эти последние дни. По пути мы обсуждали планы его поездки на мыс Моррис-Джесеп и маршрут промеров океанских глубин, которые он намеревался провести оттуда в северном направлении. И когда он повернул обратно, на материк, он был полон надежд на будущее – будущее, которое ему не суждено было узнать.

– Остерегайся полыней, мой друг! – Таковы были последние слова, которые я ему сказал.

Итак, мы пожали друг другу руки в безлюдной белоснежной пустыне, и Марвин повернул на юг, навстречу своей смерти, а я на север, к полюсу.

По странному совпадению, вскоре после ухода Марвина в его трагический последний путь с 86°38 северной широты, солнце померкло и по всему небу расползлась свинцово-темная мгла. По контрасту с мертвенно-белой поверхностью льда и снега и необычному рассеянному свету мгла эта производила непередаваемое впечатление. Это был свет без тени, в котором невозможно было видеть на сколько-нибудь значительное расстояние.

Такой свет без тени – нередкое явление на ледяных полях Полярного моря [Северного Ледовитого океана], но мы впервые столкнулись с ним после того, как покинули сушу. Невозможно найти более совершенную иллюстрацию к арктическому Аду, чем этот серый свет. Более призрачной атмосферы не мог бы представить себе даже сам Данте – небо и лед были тусклыми и совершенно нереальными.

Несмотря на то что я оставил позади все «крайние северные» пределы, достигнутые моими предшественниками, и был близок теперь к своему наивысшему рекорду, причем у меня были восемь спутников, шестьдесят собак и семь полностью нагруженных саней, все в гораздо лучшем состоянии, чем я смел мечтать, – странный меланхолический свет, при котором нам пришлось идти в день расставания с Марвином, вызывал во мне непередаваемо гнетущее ощущение. Человек в своем эгоцентризме, начиная с первобытных веков и до наших дней, всегда предполагал существование дружественных связей между природой и событиями и чувствованиями своей, человеческой, жизни. Таким образом, признаваясь в том, что я испытывал нечто вроде благоговейного страха перед призрачной серой мглой этого дня, я лишь давал выражение неискоренимому инстинкту, свойственному всем людям.

Первые три четверти маршрута 26 марта след, к счастью, пролегал по прямой, через большие, ровные, покрытые снегом ледяные поля различной высоты, окруженные старым слоеным льдом с торосами средней величины, а последнюю четверть почти сплошь по молодому льду в среднем около фута толщиной, развороченному и наслоенному. Идти по такой неровной поверхности в неверном свете было особенно тяжело. Если бы не было следа, проложенного Бартлеттом, идти было бы еще труднее.

К концу дня нам снова пришлось уклониться на запад, обходя полынью. Всякий раз, как температура повышалась до -15°, какой она была в начале дня, мы знали, что впереди нас ждет открытая вода. Однако еще перед тем, как достичь лагеря, устроенного отрядом Бартлетта, серая мгла, в которой мы шли, рассеялась, и ярко засверкало солнце, а температура понизилась до -20°. Бартлетт уже собирался в путь. По нашему общему мнению, за последний переход мы прошли 15 миль.

Следующий день, 27 марта, выдался ослепительно солнечный, небо сверкало голубым, лед белым, и, если бы у всех членов экспедиции не было очков с дымчатыми стеклами, некоторые из нас, несомненно, заработали бы себе снежную слепоту. С той поры как вновь появившееся полярное солнце высоко поднялось над горизонтом, мы носили дымчатые очки постоянно.

Температура в этот переход упала с 30 до 40° ниже нуля, дул резкий северо-восточный ветер, собак окутывало белое облако пара. Мы радуемся сильному холоду на полярном льду, поскольку повышение температуры и легкий снег всегда означают открытую воду, опасность, задержки. Разумеется, такие мелкие неприятности, как отмороженные и кровоточащие щеки и носы мы рассматриваем как издержки большой игры. Гораздо хуже отморозить пальцы или пятку, потому что это ограничивает способность передвижения, а именно для передвижения мы и находимся в Арктике. Просто боль или неудобства неизбежны, и в общем ими можно пренебречь.