Сергей Гусаков - Время драконов (Триптих 1)

«Прото-кол. Про-кол»,— произнёс он про себя.

— Сержантик кончил писать; Лёшка расписался, не глядя,— не было никакого желания читать эту стряпню,— сержантик вышел, снова клацнув дверью; страшно хотелось есть и его начало тихонько трясти — от холода и от голода, и от усталости, наверное, подумал он,— от мента противно несло рыбой и чесноком — чего он хочет показать, дверью хлопая?.. На столе остались чистые бланки и ручка; он вдруг вспомнил тот ход— кристаллы, узоры на камнях,— усмехнулся, может, именно потому, что как раз сейчас было не до смеха; надо было чем-то заняться, ‘=занять-себя’, чтоб унять противную мелкую дрожь — он пододвинул к себе бумагу, взял ручку, она писала скверно — стержень был нерасписанный, старый,— попробовал его расписать, потом задумался, как же он попал в тот грот и в проход, где...

— и понемногу начал рисовать: вначале дорогу от входа до Нью-Сьянов, где они стояли,— это сомнений не вызывало, для уверенности он даже подписал названия гротов, какие помнил; потом нарисовал проход, по которому пошёл к туалету; бут, что показался ему подозрительным — и он разобрал его; а вот за этим бутом тот сказочный проход и открылся, а за ним ещё один, и грот — где ему ещё почудилось, что пахнет куревом, но ведь кроме них никого в Системе не было — значит, как бы далеко от того места Нью-Сьяны ни были, донесло-таки оттуда; такая тяга воздуха в этом месте — он стрелочками-пунктирами нарисовал её, и получилось, что дует как бы в тупик,— но ведь сколько раз замечалось, что в с виду тупиковом гроте после того, как в него приходят люди, начинается некий ток воздуха ...

— Почему это происходит, отчего? Конечно, мы выделяем тепло и влагу; тёплый влажный воздух от нашего дыхания поднимается вверх, под потолок грота, и расходится затем по-над бутом, когда хоть одна стена грота — как здесь, в старицких пещерах — из бутового камня... На камне он охлаждается и влага конденсируется-впитывается в известняк, он ведь здорово абсорбирует её... Или адсорбирует?.. Чёрт его знает, что правильно,— дальше: температура при этом явно должна падать, и даже чуть ниже, чем общесредняя для пещеры — кажется, так,— а значит, воздух этот, протекая-перемещаясь вниз меж бутового камня, снова втекает в грот — с-под-низу,— и получается в результате...

* * *

– из Гены Коровина:

Прикоснуться к земле, и набраться бы сил,

И усталость на радость прихода сменить –

Я прикован к земле, но к земле – изнутри.

Я закован в броню: в латы камня мои...

* * *

— Этот ход ничем не отличался от десяти предидущих, метр за метром, сантиметр за сантиметром осмотренных Геной, Сашкой и Питом.

: Серые и жёлтые стены, ноздреватый известняк, чёрно-коричневые вкрапления кремня, ленты глины меж сдавленных и перекрученных исполинским давлением пластов,— блестящие в лучах фонарей “зеркала скольжения”, ломаные грани плит...

— Подобно реке, он разделялся на рукава, образовавшиеся после обвала в русле старой галереи; обходил упавшие блоки узкими протоками-шкурниками,— в сторону уводили каналы орт и извилистые щели-притоки, ведущие к гротам-старицам —

— острые камни, углы плит, обломки крепей под ногами, локтями, коленями...

: На четвереньках, где удавалось распрямиться, где — приходилось ползком, и спина от этих беспрестанных поклонов страшно ныла, и ныли колени, локти; одно дело — двигаться не спеша: грот, натёки, красивые сколы, изломы плит — фигурами, узоры впадин, повороты, кремни отблёскивают чёрным — так только они одни могут блестеть, а если ползёшь впервые — всё ново, всё интересно, и вечное: “что там, за тем поворотом?” Но сейчас — вперёд и быстрее, нет, назад; там была щель, Ген — и ещё одна; ну как, ничего? — и снова вперёд,— в каждую нишу, каждый ход, грот, поворот, шкуродёр — ничего нового, но ничего нельзя пропустить: ни камня, ни трещины,— а вот эта плита: она словно свежая, может, тот самый обвал, и они за ней? — да нет, она была, я помню, мы ещё с Пищером здесь рассекали, всё облазили — вниз хотели пробиться, когда была мода Озеро искать — и на карте здесь тупик, нет ничего,— давай в следующий...

— и так далее, до бесконечности: «де капо ад фине”,– так, кажется?..

: Дико ноет спина, локоть где-то ссадил, теперь не опереться, болит — и вечный блик от фонаря перед глазами с чёрной мешающей “бабочкой”,— зряче-не-зрячее пятно ,— плекс лучше, но где его взять? А откуда Мрак с Аркашей берут, и Сталкер? Так, спокойно; это что — записка? — нет, пачка от сигарет: вся мокрая, старая, расползается под руками — не взять, что за свинья бросила? — Пит, светани-ка сюда, тут что: ход? Видишь меня? Нет? Я — твой свет... Левее. Так. Теперь назад — это кольцо пусто...

..: Сашка переменил батарейки. Два часа ночи, два часа, как понедельник. Штрек привёл их в старую камеру-орту, где в первозданной целости не тронутые временем сохранились забой, оставленные древними мастерами инструменты, жестяные лампадки-светильнички, фляги-чайники для воды, низенькие скамеечки и сложенные в аккуратную поленицу ряды крепей, приготовленных для крепежа свода и укладки под рельсы — рядом с углублениями-следами от убранных рельсов и шпал... В НБС этот чудом сохранившийся уголок называли Историческим Музеем.

Сашка распрямился и прислонил маленький аварийный транс к стене. Здесь было просторно, можно было встать в полный рост — и он встал, слегка пошатываясь. Пять часов поисков, ночь, Ильи и усталость. Коровин тяжело плюхнулся на край лежащих друг на друге крепей и прерывисто выдохнул; Пит улёгся было на сырую поленицу, но Сашка поднял его: конечно, устали все — но спать...

: Тем более — на мокром, трухлявом...

Гена достал пачку глюкозы с аскорбинкой. Курить было лень, и Сашка сунул в рот таблетку. Конечно, это фигня — так, самоуспокоение,— какой от них прок? Лезть надо, дальше искать, пока не поздно. Жалко только — Пит, похоже, выдохся...

«Это тебе не по силикатовским подвалам во весь свой рост рассекать»,— со странным злорадством подумал он.

: БОЖЕ — ОТКУДА В НЁМ ЭТА ЗЛОСТЬ???

... Минут пять сидели молча; затем, не сговариваясь, встали и по одному полезли обратно: в Историческом Музее этот ход заканчивался.

* * *

— Марк выругался. Прямо перед ним узкий, словно горловина воронки, проход пересекала едва различимая нить, один конец которой над самым полом был обвязан вокруг крепи, а другой вплавлен в парафин от свечи, накапанный на уступ противоположной стены хода.

Иван Владимирович Ященко не видел в обычной нитке повода для столь сильных выражений.

— Их тут и не было. Не было. Когда уходили отсюда в том году, я натянул нитку...