Юрий Иванов - Золотая корифена

В капитанской каюте прохладнее, чем внизу; два больших окна-иллюминатора распахнуты и в них врывается морской ветер.

Капитан кивает нам тяжелой, с крупными чертами лица головой и, подергав мочку правого уха — это у него такая привычка, — закрывает за нами дверь.

— Рассаживайтесь. Можно курить. Вот сигареты… Капитан любит, когда мы бываем в его каюте. По вечерам.

Он у нас добродушный, приятный дядька. Eщe молодой, но полнеющий и лысеющий. Молодожен, женился совсем недавно. Все было недосуг. Все в морях. Капитан мягок и добр. И поэтому он, пожалуй, чаще, чем следует, строго хмурится и говорит грозным голосом. Бот как сейчас.

— Получена радиограмма от начальства. Читаю: „После консультации промышленниками зпт целях ознакомления подводными течениями квадрате Б тр. 346 проведите серию двтч десять двенадцать суточных станций тчк рейс продляем двадцать суток…“

— Черта с два! — восклицает Огнев. — Ну четыре-пять станций, а они? Десять!.. Ему там хорошо в кабинете, а нам? Eщe двадцать суток!..

— Тише, пожалуйста, — останавливает его капитан и продолжает: „…продление рейса согласия команды и научной группы…“ Все.

— Нет уж, дудки! — горячится Вениамин. — Что ни рейс, то продление. Но мы же люди, черт возьми!

Капитан разглаживает на столе ладонью радиограмму, предлагает:

— Пожалуйста, ваши мнения, Я уже разговаривал с матросами, штурманами, механиками. Особых возражений нет…

— Как с двигателем? — спрашивает Валентин, вдавливая окурок в большую розовую раковину — пепельницу.

— Скоро потопаем. Кстати, кто не хочет остаться на продление, я могу отправить домой. На „Макрели*… Они идут из Такоради. Через недельку встретимся. Итак, пожалуйста… Корин?

— Ха, я всегда „за“. Меня дома никто не ждет,

— Хорошо. Леднев, пожалуйста. Ваше мнение. …За окнами-иллюминаторами колышется длинной пологой зыбью океан. В воде сверкают тысячи, миллионы ослепительных брызг. Солнце. Это его огненные осколки переливаются острыми, жгучими лучами в волнах… В каюте капитана прохладно: сквознячок. Но и здесь каши лица блестят капельками пота. А дома сейчас мороз. Снег, На кормушке под нашим окном солидные толстяки снегири и хлопотливые синицы. Наташа ходит на каток… покупает игрушки к новогодней елке. А я… я уже четвертый год зиму провожу в тропиках. И вот опять…

Капитан закуривает новую сигарету, поднимается, шагает по каюте.

— Не торопитесь. Обдумайте все, — слышу я его голос, — у меня тоже… меня ребенок ждет дома, Я его еще не видел. Но надо. Лучше, если это сделаем мы. Итак, Леднев?

— Остаюсь,

— И я тоже! — с ожесточением говорит Огнев, — Фанатики чертовы. Из-за этих проклятых течений я останусь холостяком на всю жизнь.

— Ха! Подумаешь, — хлопает его по плечу Корин,—

живи как я! Всегда свободен! А жена что? Как чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жаль.

— Не зубоскаль, — останавливает его Валентин, — здесь все серьезно, В общем первую станцию начнем сегодня же. Чтобы не прерывать работ по поиску, судно во время станции будет шарить рыбу в соседних квадратах.

— Ну что, все? — Валентин поднимается из-за стола, сворачивает карту.

— Минуту. Слушайте мое распоряжение. Старшим назначаю инженера Прохорова. Осторожнее с купанием: акулы могут скушать. Пожалуйста…

— Мы их сами скушаем! С потрохами!.. — радостно восклицает Корин. — А купаться придется: это в лодке, не на судне. Там за день живьем на солнце спечешься.

— Все, — говорит капитан, — желаю успеха. Только с акулами осторожно. Это такие твари!..

Притихший, замерзший во время ремонта двигателя "Марлин" оживает. На ботдеке загудели машины — спускают тяжелую, металлическую моторную лодку. Из кормового трюма кок и камбузник Витя достают продукты, боцман меняет воду в плоском деревянном бочонке-анкерке. Около борта уже громоздится гора оборудования: ящики с приборами, резиновая надувная лодка, хлорвиниловый мешок с одеялами и другой — с двумя матрацами. Тут же спасательные пояса, мачта, парус, весла. Бидон с формалином, сачок, планктонная сеть.

В каюте сидит Огнев и, глядя в иллюминатор, качает ногой.

— Покидаю тебя, гитарист-шахматист. — Собирая вещи, я мысленно представляю себе, как будет проходить станция: судно ушло… мы одни, на мертвом якоре. Мы одни, а кругом океан. Я давно мечтал об этом — побывать на лодке в океане. Ощутить, почувствовать, что же это за штука: лодка, а кругом океан? Как-то отошли на задний план каток и приближающийся Новый год с душистой елкой. Ведь не последняя же зима, все впереди! А сейчас станция. Лодка, океан и мы — четверо. Через каждые два часа промер. Промер — и два часа делай что хочешь. Можно и рыбку половить, и искупаться. Здорово!

На койку летят ласты, маска, трубка, фотоаппарат, кинжал. Еще что? Вроде бы и все. Да, мыло. Теперь все.

— Чему радуется человек? — говорит Веня. — Ни тебе поспать, ни тебе отдохнуть; круглые сутки промер за промером. Уже к вечеру будете мечтать о „Марлине“.

— Это ты все от зависти. — Сейчас мне уже трудно испортить настроение. — Конечно, будет не легко, но интересно. Уж так надоел теплоход, палуба, каюта! Ну, приветик! Гуд бай!

Незаметно, чтобы не видел Веня, я наклоняюсь и, как будто поправляя подушку, осторожно касаюсь ладонью фотографии над койкой: до встречи!

Когда я тащу все свое снаряжение по коридору, меня нагоняет Бен, Он с разбегу прыгает мне на ногу и повисает, крепко вцепившись в брюки руками. Он всегда так делает, когда я ухожу с теплохода. Когда мы заходим в порты, Бенка повисает на моей ноге и не пускает. И приходится его сажать на цепочку. Ладно, возьму его с собой.

А лодка уже прыгает, скачет у судна. На ее борту белеет написанное мелом „Корифена“. В ней горой навалены приборы, мешок с продуктами, одеялами. Петя Скачков в трусах и форменной фуражке стоит у руля, уперев руки в бока, и курит трубку с остролицей физиономией Мефистофеля.

Все, кто свободен от вахты, толпятся на палубе. Боцман возится с толстым сезалевым канатом. К его концу привязан якорь. По штормтрапу мы соскальзываем с „Марлина“ в „Корифену“. Скачков оттолкнулся багром от борта судна, боцман с матросом, поднатужившись, сдвигают якорь, и он, всплеснув воду, падает в океан, уволакивая за собой канат, прикрепленный к лодке.

Под кормой „Марлина“ вздулись зеленые водяные пузыри; дали ход, Двигатель выдохнул через низкую, одетую в красную полосу с серпом и молотом трубу фиолетовый дымок, и теплоход пошел от нас прочь. На палубе замахали руками… на крыло мостика вышел капитан. Приложив ко рту мегафон, он кричит в него. До нас лишь доносится: „…акулы… могут скушать… пожалуйста…“ Потом он машет нам мегафоном и что-то говорит в рубку. Через мгновение над океаном разнеслись три прощальных гудка. До свидания, „Марлин“!