Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Как ни сиротливо поначалу было в корпусе после Гульёнок, где все было к услугам барчука, но, по мере того как шли дни, Вася все больше привыкал и к шумной толпе сверстников, и к тому, что здесь около него не было няньки Ниловны и никто о нем не заботился, и к учителям, порою грубым, чудаковатым людям, и к самим стенам дворца.

Постепенно корпус стал для него семьей, и Васе казалось, что так было всегда, что другой семьи у него никогда и не было.

Он учился усердно, хотя и не все давалось ему сразу, ибо до многого приходилось доходить своим умом. Учителя мало знали. А наук было много.

И чаще всего Васе приходила на помощь его собственная резвая память.

Он любил книги.

Иногда, просыпаясь ночью, он делал из одеяла будку в своей кровати, зажигал сальную свечку, купленную на собственные деньги, и часами читал, лежа на животе и держа перед собою в кулаке оплывший огарок, не обращая внимания на то, что тающее сало жжет пальцы.

Он учился с наслаждением.

И скоро его прозвали зейманом, что значит ученый моряк, — прозвище, удержавшееся в корпусе для преуспевающих кадетов еще со времен Петра.

Он и впрямь был зейманом.

И старый Курганов, который любил его больше других воспитанников, нередко говорил ему:

— Память твоя, Головнин, хранилище знания. Мысленная сила — твоя добродетель. Ты не только в математике, в астрономии и прочих науках сведущ стал, но и по-аглицки говоришь изрядно.

Такие похвалы радовали Васю.

Но не одна книжная наука поглощала его внимание. В сознании Васи вечно жила одна, никогда не покидавшая его теперь мысль — о корабле, о настоящем корабле, с настоящими мачтами и парусами. Он даже видел его иногда во сне.

Здесь кораблей было много, они проходили вдали и вблизи по хмурому, изжелта-серому морю, мимо окон Итальянского дворца. Но ни разу еще нога Васи не ступала на корабельную палубу.

И вот однажды он увидел корабль совсем близко, не на воде, а рядом, в огромном зале дворца. Это был трехмачтовый фрегат, на котором корпусный боцман учил старших кадетов управлять парусами.

Вася целый час простоял в толпе гардемаринов, слушая боцмана.

Грот-мачта, бизань-мачта, гюйс, контра-брасы, галфвинд — то были сладкие слова, которые Вася уносил с собою, как уносят запах моря впервые познавшие его.

Побывав однажды на таком уроке, Вася медленно возвращался по коридору к себе в спальню. День кончался, и в коридоре никого не было; только один маленький кадетик стоял у дверей и плакал.

Вася подошел к нему и заглянул в лицо. Оно было смугло, большие черные глаза смотрели на Васю смущенно. Мальчик, видимо, стыдился своих слез. В руках у него был тяжелый гардемаринский сапог, старательно, до глянца начищенный щеткой, которую он держал в другой руке.

— Как тебя зовут? — спросил Вася.

— Петя Рикорд, кадет первого класса, — отвечал мальчик.

— Чего же ты плачешь? — спросил Вася, хотя сразу понял, что кто-то из старших заставил его чистить себе сапоги. Это было обычное право старших, которое редко кто из первоклассников решался нарушить. Не нравился этот обычай Васе. Он спросил:

— А чьи это сапоги?

— Дыбина, — ответил Рикорд печальным голосом.

Вася подумал секунду. Дыбин не был «старикашкой». Он был уже гардемарином, на один класс старше Васи, друг Чекина, но не чета ему.

Дыбин был широк в плечах, силен и ловок, и взгляд его светлых глаз был всегда смел и дерзок. Ссориться с ним избегали все кадеты, даже те, кто считал себя сильнее его.

Однако Вася сказал:

— Отдай мне сапоги, я отнесу их Дыбину, пускай сам чистит. Ты, чай, тоже дворянин?

— Да, дворянин, — ответил Петя, но сапог все же не отдал. В глазах у него появилось выражение недоверия, даже испуга, — он не верил, что Вася может защитить его от Дыбина.

— Отдай, не бойся. Он тебя бить не будет, драться с ним буду я.

Петя отдал сапоги. Один из них был недочищен. Вася взял их и пошел в спальню гардемаринов. Там никого не было, только одни Дыбин сидел у себя на кровати и в ожидании сапог грыз орехи, которые доставал из-под подушки. Он был без мундира. Под холщевой казенной рубашкой, какие носили все кадеты, выразительно обрисовывались его сильные плечи и все его крепкое, стройное тело. Лицо у него было белое, черты твердые, выражение немного жестокое.

Увидев свои сапоги в руках Головкина, он удивился, и светлые, холодные глаза его прищурились, что не предвещало Васе ничего хорошего. Однако тот спокойно подошел к Дыбину и поставил сапоги возле него.

— Ты Пустошкину в прошлом году сапог не чистил, хоть он и старше был? — спросил Вася.

— Не чистил, — ответил Дыбин.

— Хлестался с ним за это?

— Хлестался. Так что из того?

— Я могу с тобой за Петю Рикорд а тоже хлестаться. Хочешь? — предложил Вася и стал в позицию, готовясь отразить удар, который, казалось ему, должен был последовать немедленно за столь дерзким вызовом.

Но Дыбин даже не пошевелился. Лицо его оставалось спокойным. Лишь презрительная улыбка появилась на его твердых, обветренных губах.

— Что я, Чекин, что ли? — сказал он наконец. — Я никогда сразу не хлещусь вот тут, в спальне, я не попович. Ты меня вызвал. Теперь слово за мной. Жди, когда скажу. Хлестаться будем при всей роте. А то никто и позора моего не увидит, — ехидно улыбнулся он. — А до того Петьку трогать не буду, — продолжал он. — Когда же побью тебя, снова заставлю чистить сапоги. Жди моего ответа, Головнин, — сказал он тихо, с подчеркнутой вежливостью, как настоящий дуэлянт.

Вася вышел.

«Лучше бы хлестаться сейчас же», — подумал он. Ожидать драки нехватало терпения. Гнев не долго держался в его сердце, а гнев придает силу ударам.

Петя все еще стоял в коридоре, прижавшись к стене. Увидев Васю, он подошел и поднял на него свои всегда блестевшие влажным блеском глаза южанина и робко протянул ему руку. Вася с улыбкой пожал ее.

— Он не бил тебя? — спросил Петя.

— Нет, — ответил Вася, — мы будем хлестаться потом.

Петя с восторгом смотрел на своего неожиданного заступника и покровителя. Драться с Дыбиным? Не каждый мог на это решиться!

— Я буду чистить сапоги тебе, — предложил Петя, — коли это полагается в корпусе.

— Не надо, — строго сказал Вася. — Разве для того я буду драться с Дыбиным, чтобы не ему, а мне ты чистил сапоги?

— Тогда я буду тебе другом, — сказал мальчик и робко добавил: — Но, может, ты не захочешь с первоклассником водиться?

Вася с улыбкой положил свою руку на плечо Пети.

— У меня нет небрежения к младшим, — отвечал Вася, которому нравился столь неожиданно приобретенный друг. Он впервые посмотрел на него своим внимательным взглядом засмеялся: — У меня волос черный, а у тебя еще черней. Отчего это?