Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Среди толпы бегали дети, которые были одеты точно так же, как и взрослые, только халатики их были расшиты еще ярче и более крупными узорами. К пленникам иногда подбегали мальчики и девочки, у которых на спине можно было видеть их братьев и сестер, еще не умевших ходить. Маленькие няньки совершенно свободно чувствовали себя со своей живой ношей, прикрепленной к их спине широкой лентой. Они бежали за пленниками, заглядывая им в лицо без особого страха, лишь с живым любопытством. Но, увидев матроса Симанова, который из всех русских был лишь один рыжий, они вдруг рассыпались в разные стороны с криками: «Они! Они!» — что значит по-японски чорт.

В нарядной и пестрой толпе шныряли почти совершенно нагие кули и разносчики дурно пахнущих человеческих удобрении, продавцы детских лакомств и сластей, приготовленных из редьки с сахаром, фокусники, акробаты и невыносимо грязные жрецы буддийских храмов, звонившие в свои колокольчики. Простолюдины были голы до пояса, и у многих на груди и на спине видна была искусная татуировка, изображавшая птиц, деревья и даже целые картины.

Повсюду раздавался стук неуклюжей деревянной обуви вроде сандалий, которые носили и дети, и женщины, и старики.

Почти у каждого дома, мимо которого проходили пленники, они видели садики с маленькими кривыми деревцами, через каждую лужу, изображавшую пруд, был перекинут горбатый мостик из бамбука.

У мужчин были выбриты как лица, так и темя. Волосы же вокруг темени были собраны в пучок и на самой маковке туго перевязаны тонким белым шнурком. У многих японцев были такие же лошадиные зубы, как у Ямамото.

Некоторые из богато разряженных японцев восседали на малорослых сытых лошадках, а в одном месте в толпу, к удивлению пленников, затесалась даже старомодная европейского образца карета с позолотой, на огромных колесах, запряженная четырьмя небольшими бурыми бычками, которые, не обращая внимания на толпу, мирно жевали свою жвачку.

В конце улицы пленники приблизились к замку, обведенному земляным валом и палисадом. Их ввели на просторный двор, где прямо против входа торчало жерло медной пушки на колесном станке, покосившемся на одну сторону. Отсюда их ввели во второй двор, где вдоль стены, на рогожках, сидели пожилые солдаты, напоминавшие в своих халатах скорее деревенских старух, чем воинов.

Василий Михайлович атому не удивился, ибо знал, что в Японии звание солдата пожизненное и наследственное, и пока солдата носят ноги, он состоит в рядах императорского или княжеского войска.

Пленных офицеров посадили на скамью, а матросов и Алексея на рогожи и сказали, что нужно обождать. Только через час в окне ближайшего дома появилось гладко выбритое лицо японца и последовал короткий возглас:

— Капитан Хаварин!

Конвойные поспешили ввести Василия Михайловича в здание, где принял его внутренний конвой.

Здание одной своей половиной походило на сарай, где не было ни пола, ни потолка и под ногами была насыпана морская галька. Во второй же половине был пол, высоко поднятый над землей, устланный искусно сплетенными соломенными цыновками. В окнах вместо стекол была вставлена промасленная бумага, сквозь которую проходил тусклый, рассеянный свет. Задняя стена этого зала была раздвижная, расписанная цветами и птицами. В верхней части ее была изображена в натуральную величину столь искусно написанная ветка цветущей яблони, что издали казалась живой, протянувшейся сюда с воли.

«Кто сей дивный художник?» — подумал с удивлением Василий Михайлович.

Но, переводя взгляд с ветки яблони на другие стены здания, Василий Михайлович тотчас же забыл о японском искусстве. Во всю ширину одной из стен были развешаны кандалы разных видов, веревки, дубинки, плети, щипцы, зажимы и все другое, что требовалось для пытки.

Пораженный видом этих страшных орудий, он даже не сразу заметил присутствие людей, которые молча и неподвижно сидели на полу, поджав под себя ноги и опустив глаза. Один из них восседал на некотором возвышении. По сторонам его, несколько позади, сидели два писца, перед которыми лежала бумага. Тут же, среди японцев, окружавших начальника города, Василий Михайлович увидел и Ямамото.

Знатные японцы были одеты в обычные черные кимоно, имея за поясом кинжалы. Кроме того, у каждого с левой стороны лежало по сабле.

Вслед за Головниным привели Мура, Хлебникова и матросов с Алексеем, которых расставили около Головнина сообразно японскому положению о рангах: повыше чином — слева, пониже — справа.

Переводчик Кумаджеро показал пленникам на японца, сидевшего впереди других, и почтительно пролепетал, закрыв глаза и наклонив голову, что это гимниягу — самый главный начальник города. Головнин и его офицеры поклонились начальнику, на что тот отвечал небольшим наклонением головы, по-прежнему не поднимая глаз.

После этого он полез за пазуху, вынул оттуда лист бумаги и, заглядывая в него, стал задавать вопросы Василию Михайловичу о чине, фамилии и имени. Алексей, не зная, как перевести слово отчество, спросил:

— Какой хвост у твоего имени?

Василий Михайлович невольно засмеялся. Засмеялся из учтивости и гимниягу.

Затем вопросы посыпались один за другим и были самого разнообразного свойства, порою удивляя своей неожиданностью: живы ли ваши отец и мать, как их зовут, есть ли братья, сколько их, имеются ли у них дети? Из какого города родом и во сколько дней из этого города можно доехать до Петербурга? Какие должности офицеры исполняют на корабле, в море, и что они делают, находясь на берегу, и велика ли в таких случаях вверяемая им команда?

Все вопросы и ответы Головнина аккуратно записывались писцами с поразительной быстротой. Писцы все бегали и бегали кисточками по лежащим перед ними листам бумаги, а Василий Михайлович, переводя порою взгляд с их кисточек на стены, где висели кандалы и плети, думал: «Должно быть, бумага и пытки дружно живут в этой стране. Грамота не пошла им на пользу».

Начальник недовольно спросил:

— Капитан Хаварин, вы все служите на одном корабле, а родом из разных городов. Как это может быть?

Василий Михайлович сразу понял этот вопрос, который мог показаться с первого раза глупым, и насторожился.

Должно быть, гимниягу хотел выяснить, не являются ли пленные русские офицеры командирами отдельных частей войск и не прибыли ли они в Японию для разведки, за которой последуют военные действия.

Василий Михайлович спокойно ответил:

Мы служим не городам, а нашему отечеству и государю.

Так... — японец кивнул головой.

Затем он велел показать Головнину карту, которая оказалась искусно сделанной копией с русского академического глобуса, и просил показать на ней путь «Дианы».