Иван Крузенштерн - Путешествие вокруг света

В 5 часов по полудни увидели мы остров Нукагива, покрытой туманом; почему и не могли с точностию определить, в каком находились мы тогда от него расстоянии. В 6 часов приказал я убрать все паруса и мы остались под одними марселями. Поелику расстояние между островами Угагуга и Нукагива по Арросмитовой карте, на которую более я полагался, нежели на Гергестову, находящуюся во втором томе Ванкуверова путешествия, долженствовало составлять 27 миль; то я, переплыв половину оного, поворотил к северу. Но по прошествии часа находились мы так близко к берегу, что принужден я был поворотить к югу. Сие доказывает, что расстояние показано гораздо большим, нежели каково есть в самом деле, что подтвердилось после нашими измерениями. Оно составляеит от западной стороны острова Угагуга до мыса Мартына юговосточной оконечности острова Нукагива только 18 миль. Гергест полагает оное в 20, Вильсон же в 27 мили. Судя по сему не усматриваю я, что побудило Арросмита не принять Гергестова определения как долготы и широты, так и взаимного положения островов Вашингтоновых. Мне кажется, что ему следовало бы к воспитаннику Капитана Кука и Астроному иметь более доверенности. Хотя Гергест не везде и не во всем справедлив; однако определения его гораздо вернее, нежели Маршандовы и Вильсоновы. При описании острова Уагуга Арросмит никому не мог лучше следовать, как только Гергесту; потому что Маршан не видал его вовсе, a Вильсон видел может быть только издали. Известия первого открытеля сего острова Американца Инграма и его соотечественников, бывших у оного, не доходили никогда до моего сведения.

Мая 7 го на рассвете дня держал я курс на северовосточную оконечность острова Нукагива, отстоявшего от нас на NW в расстоянии 15 ти миль. Остров Уапоа лежал от нас в то же время на SW в 24 милях. Высокие утесистые камни на сем острове придавали ему в сем расстоянии вид древнего города с высокими башнями. В 10 часов находились мы против залива, который Гергест назвал Контрольным. Здесь приказал я лечь в дрейф и спустить два гребных судна, на которых послал я Лейтенанта Головачева и Штурмана для измерения глубины. Мыс Мартин и западная оконечность залива Контрольна отличаются особенно, первой выдавшимся утесом, последняя же большею каменною горою черного цвета, лежащею на полмили к западу от Мыса Мариина. Хотя залив сей и защищен довольно от ветров; однакож, как кажется, больших выгод не обещает. Скоро увидели мы несколько человек Островитян, бегавших по берегу; но не смотря на слабый ветр, мы не видали ни одной лодки, которая бы шла к кораблю нашему. Сие подавало нам причину думать, что они мало упражняются в мореплавании. Во время бытности нашей на сем острове удостоверились мы в том на самом деле. Глубина у сего острова столь велика, что доколе не подошли мы на расстояние двух миль к берегу, не могли достать дна, а потом нашли глубину 50 сажень, грунт мелкой песок. Сия глубина не уменьшалась более как 15 саженями; ибо у самого берега была 35 сажень. По отправлении своих гребных судов держали мы паралельно к берегу в расстоянии не более одной мили, но при всем том не могли усмотреть гавани Анны Марии. Весь берег составлен почти из непрерывных рядов отдельных, вертикальных, каменных возвышений; к нему прикасается целая цепь гор, простирающихся далее во внутренность острова. Сии неровные, голые, каменные возвышения представляют унылой вид зрению, увеселяемому некоторым образом только одними прекрасными водопадами, которые в недалеком один от другого расстоянии, стремяся по каменным возвышенным около 1000 футов утесам, низвергаются в море. На вершине одной горы видно было четвероугольное каменное строение, подобное башне. Оно невысоко, без кровли, и окружено деревьями. Прежде почитал я оное Мораем или кладбищем. После же быв в Морае, находящемся в долине Тайо-Гое, не видал я подобного строения; почему и заключил, что оное, вероятно, есть род крепости; впрочем не удалось нам получить о том основательнейшего известия. У самого берега на низких камнях были много собравшихся Островитян, привлеченных, уповательио, туда любопытством; однако большая часть оных удила рыбу. В 11 часов увидели мы к Весту лодку, к кораблю нашему на веслах шедшую. На ней было восемь гребцов, Островитян. Поднятой на ней белой флаг возбудил наше внимание. Сей Европейский мирный знак заставил нас думать, что на лодке должно находиться Европейцу. Догадка наша была справедлива. На лодке был один Агличанин, которого в начале почли мы природным Островитянином; потому что все одеяние его, по здешнему обычаю, состояло в одном только поясе. Он показал нам аттестат, данной ему двумя Американцами, коим во время их здесь бытности особенно способствовал в доставлении дров и воды, при чем засвидетельствовано, что он поведения хорошего. Он предлагал нам так же свои услуги, кои приняты мною охотно; ибо для меня было очень приятно иметь такого хорошего толмача, при помощи которого мог я надеяться узнать точнее и обстоятельнее о нравах и обычаях жителей сих мало известных островов, чего иначе не мог бы я сделать в столь короткое время, каковое намерен был здесь оставаться. Без знания языка почти все основывается на догадках, которые обыкновенно подвержены бывают великим погрешностям. Агличанин сей рассказывал нам, что он живет здесь уже семь лет, и что он был высажен с Аглинского купеческого корабля возмутившимися на нем Матросами, к стороне которых он не пристал. Здесь он женился на Королевской родственнице; почему и уважаем чрезвычайно; следовательно не трудно для него оказать нам полезные услуги. Между прочим советовал он нам опасаться одного Француза, находившагося также здесь уже несколько лет, которой добровольно с своего корабля остался на сем острове. Он описывал его как самого худого человека и называл своим врагом непримиримым, которой употребляет все средства к оклеветанию его пред Королем и Островитянами, прибавив к тому, что нередко уже покушался он и на жизнь его. И так даже и здесь не могла не обнаружиться врожденная ненависть, существующая между Агличанами и Французами. В бытность нашу на острове Нукагива употреблял я все возможные средства к восстановлению между ими согласия. Я представлял им, что они, будучи поселены судьбою между народом неверным, обманчивым и жестоким, как то самый уверяет их опыт, обязаны непременно для собственной своей пользы жить в согласии и дружестве. Не преминул я повторять им многократно, что единодушие и дружество, при благоразумном употреблении превосходнейших их знаний, суть единственные средства возъиметь верх над всеми Островитянами; в противном же случае должны они ежеминутно опасаться соделаться безвременною жертвою своей зловредной взаимной ненависти. Они дали мне наконец обещание примириться между собою и жить в дружеском согласии, в доказательство чего в присутствии моем, в знак восстановления всегдашнего мира, пожали друг другу руки. Но Агличанин, по имени Робертс, сказал мне при самом Французе, что он не смеет положиться на таковое дружеское с ним примирение; поелику неоднократно уже просил он его жить с ним согласно и дружелюбно, но он никогда тому не хотел следовать. При сем не упустил он прибавить, указывая на противулежащий каменной остров: что удобнее сделать оной подвижным, нежели согласить Француза к постоянному дружественному с ним соединению.